Он глубоко знал математику, экономику сельского хозяйства, теорию эволюции, теорию познания, философию… Своими воспоминаниями о нем с нами поделился один немногих ныне здравствующих его учеников и коллег, кандидат биологических наук Виктор Шустов.
Несостоявшееся открытие
Впервые профессора Любищева я увидел на лекции в пединституте, куда поступил в 1955 году после того как демобилизовался из армии, - рассказывает Виктор Степанович. – Помню, сидит в аудитории какой-то старичок, читает книгу, не обращая внимания на студентов. А по рядам уже гуляет шепот – мол, звонок прозвенел, а преподавателя-то нет…Вдруг он встрепенулся: «Вы говорите, что звонок был!» И начал, заикаясь, со всеми дефектами речи, которые вообще возможны, начал читать лекцию – о генетике, науке, которую незадолго до того называли не иначе как «продажной девкой империализма».
После окончания института я готовился поступать в аспирантуру. А накануне мне предложили отправиться в экспедицию – в заповедные Курские степи – и направили к Любищеву, чтобы тот рассказал о методах учета видового состава растительности. Он долго смеялся, узнав, что мне на это дали только один день. Предложил выпить чаю, а потом прочесть свою брошюру на эту тему. С этой брошюрой я и уехал в степь. Пытался по описанной методике вносить свои коррективы в работу экспедиции. Обнаружив одно растение, которое никак не вписывался в биометрическую статистику, я сделал вывод, что это не один вид, а два разных.
Когда я вернулся в Ульяновск, пришел к Александру Александровичу и доложил, что мне удалось выделить новый вид растения с помощью его методики. Он выслушал меня, и снова поднял меня на смех. А потом сказал, что только теперь понял всю глубину моего невежества: «Для того, чтобы сравнить количество стеблей и листьев никакая биометрия не нужна. А если вам интересна эта тема, то давайте вместе работать». Так началась наша совместная работа, которая продлились одиннадцать лет.
Коэффициент человечности
Все расчеты велись тогда вручную – на логарифмических линейках. Перепроверяли результаты по несколько раз. Александр Александрович даже вывел коэффициент ошибки исследователя – отдельно для Любищева, отдельно для Шустова, а потом автоматически водили поправки, и результаты чудесным образом совпадали.
Помню, в начале 80-х Любищев сломал шейку бедра и долгое время ходил на костылях. А жил он во флигеле дома Керенского с дровяным отоплением. И никак не удавалось выхлопотать для него квартиру с удобствами – ванной и горячей водой, чтоб не было необходимости ходить в баню. А я, как раз, как демобилизованный офицер, получил двухкомнатную квартиру. И мы решили поменяться – я отдал ему свою жилплощадь, а сам переехал в его флигель. Правда, когда рядом начали строить Дом Советов, забивать сваи, с потолка посыпалась лепнина, и нас вскоре пересилили в первые девятиэтажки.
Такая взаимопомощь тогда не считалась чем-то особенным. Александр Александрович как ученый, в свое время критиковавший теории академика Лысенко, далеко не во всем согласный с теорией Дарвина, был под постоянным контролем «соответствующих органов», и большинство его коллег постоянно вызывали «для бесед». Были проблемы с изданием его учебника по математической статистике – преподавателям пединститута просто пришлось скинуться на небольшой тираж. Мы, его друзья и коллеги, даже опасались за судьбу его многочисленных рукописей. Даже как-то собрались и пересняли на фотопленку хотя бы оглавления тысяч его тетрадей.
Переснять все было просто физически невозможно, поскольку там были труды по множеству направлений в науке. Как-то я спросил, почему бы ему не сосредоточиться на чем-нибудь одном. И Александр Александрович ответил: «Наша наука похожа на большое болото, и одной дренажной канавы недостаточно для того, чтобы его осушить…»
106 миллионов рублей направят на приобретение насосного и поливного оборудования 
Энергия одной жизни. Умер один из отцов атомной физики Олег Казачковский 
Анатолий Хижняк: «Я занимаюсь исследованием последних белых пятен Земли»