Три стрелы

(Часть первая)

Один принадлежит китаянке не старше 17 лет, другой - зрелому мужчине-арменоиду. Останки найдены в захоронении близ Воронежа. Могиле около 1000 лет.

Ванятка бежал от самого берега Хопра. Дыхание сбилось. Мальчишка широко открывал рот, хватая воздух. Босые ноги были изрезаны острыми прибрежными травами. Старый Пров погнал стадо в лес, а быстроногого подпаска отправил в деревню, когда на другом берегу появилось густое облако пыли. Велел передать матушке Варваре, что к вечеру следует ждать кочевников.

Рано что-то пожаловали они в этом году. Обычно приносила их нелегкая после цветения липы, когда качали первый медок и варили медовуху. Эта весна выдалась скорой - степь просохла быстро, вот и рыскали их алчные стаи на отощавших за зиму конях.

Матушка тут же велела собрать всех девок и молодух с ребятней, чтобы спрятать их в лесных землянках, специально вырытых для такого случая. Степные обитатели - кочевники никогда не забирались далеко в лес - на них нагоняли страх вековые дубы и непролазные заросли лещины. В деревне оставались только люди среднего возраста, старики да подростки. Мальчишки нужны были для сообщений меж оставшимися и схоронившимися в лесной чаще.

По опыту прежних набегов Старшуха - так уважительно называли матушку Варвару - знала, что кочевники долго не задержатся. Возьмут приготовленную дань: выделанные овечьи шкуры, мёд, которым они залечивали раны, вяленную рыбу, орехи, и уйдут. За весну-лето налетят раза три. Зимой же деревня жила спокойно - на своих низкорослых лошадях кочевники не могли преодолеть глубокие снега, а саней они не знали.

На закате с гиканьем и визгом на лохматых мокрых конях (вода в Хопре была ещё высока) влетело в деревню около дюжины раскосых всадников. У общинного дома их уже поджидала матушка Варвара с тремя старцами. Главный из кочевников на ходу спрыгнул с лошади, пробежав по инерции несколько шагов. Остановился перед матушкой, ухмыляясь, поправил нагайкой вислый ус. Сказал, коверкая русские слова:

- Здарова буть, мамка. Гостей встречаешь?

Старшуха слегка наклонила голову, увенчанную высокой кикой:

- И ты будь здрав, степняк. Не побрезгуй нашим угощением.

Она сделала широкий жест рукой в сторону открытой двери в общинный дом.

Всадники спешивались, радостно лопоча что-то по-своему, в предвкушении сытного ужина и отдыха в тепле, а не в стылой весенней степи. Один из кочевников снял с седла большой куль, завёрнутый в кошму, и небрежно бросил на кучу соломы возле конской привязи. Оттуда послышался жалобный вскрик.

Когда «гости», привязав и напоив коней, ушли в дом, к лежавшему на соломе тюку осторожно подошла пожилая женщина. Она сначала прислушивалась, а потом потянула за край кошмы. Раздался плач. Голос был совсем детским. Домна (так звали женщину) испугалась, но жалость пересилила страх. Дрожащими руками она размотала куль. Перед ней лежала испуганная девушка, почти девочка, с жёлтым личиком и узкими глазами, в странном одеянии - короткой, до колен, рубашке с разрезами по бокам и пёстрых широких штанах. Домна никогда не видала жён степняков, но сразу поняла, что эта не их роду-племени. Женщины некоторое время смотрели друг на друга, потом незнакомка сжалась в комочек и снова заплакала.

Женщина погладила найдёнку по голове, та всхлипнула и прижалась к ее мягкому боку. Домна вынула из кармана передника завёрнутый в лоскут кусок пирога, протянула девушке. Увидев пищу, она широко открыла свои узкие глаза - слёзы сразу высохли. Девушка нерешительно взяла пирог и поднесла его ко рту. Откусила маленький кусочек, потом ещё один. Было видно, что она голодна, но ещё не верит своему счастью.

Домна оглянулась на открытую дверь общинного дома, откуда доносились голоса непрошенных гостей, и решительно подняв незнакомку на ноги, повела её за собой. Не переставая есть пирог, та, прихрамывая, поплелась за своей спасительницей.

В натопленной избе (ночи были прохладными) на большом, выскобленном до желтизны столе, ярко горел масляный светец. Домна повнимательнее оглядела свою находку. Девчонке не больше 15 вёсен. Странное плоское жёлтое личико с узким разрезом глаз, две короткие чёрные косы в телячий хвост толщиной, узкие руки с тонкими длинными пальцами. Маленькие ноги обуты в мягкие кожаные лапотки. Домна подумала: «Как только такие крошечные ступни носят её?». Меж тем в тепле незнакомка согрелась, а от съеденного пирога у неё началась икота. Хозяйка спохватилась, налила в ковш тёплого молока и протянула гостье. Та стала пить, сначала жадно, а потом, избавившись от икоты, медленно, смакуя.

Она давно не мылась - волосы спутаны, а одежда грязная и неприятно пахнет. Домна вспомнила, что вчера топили баньку в огороде, там должна была остаться тёплая вода. Решительно шагнув в угол к большому сундуку, женщина достала оттуда кусок полотна, чистую рубаху, большой платок. В сенях взяла овчинный кожушок и потянула за руку свою гостью. Та неохотно подчинилась - после сытной еды и тепла ее клонило в сон и не хотелось вновь выходить на острый весенний ветерок.

В баньке хозяйка засветила лучинку и стала раздевать сонную девчонку. Она попробовала сопротивляться, но потом смирилась. Когда Домна сняла с гостьи тонкую нижнюю рубашку, то поняла, от чего та прихрамывала - на левом боку и бедре зловеще светился уже слегка зажелтевший огромный синяк. Левая рука тоже была синяя и в царапинах. На ягодицах и спине - следы от нагайки.

Усадив девушку в лохань с тёплой водой, Домна с трудом расплела её косы и полила голову из ковша. Потом она сгребла из печки в кусок бересты золу и стала втирать её в голову странной своей найдёнки. Внимательно осмотрев её, пожилая женщина обрадовалась - она не нашла вшей и гнид, которых у кочевников было предостаточно. Девушка не успела подхватить у разбойников эту нечисть.

Незнакомка почти спала, и только энергичные действия спасительницы не давали ей окончательно провалиться в небытие. Истратив всю воду, но довольная собой, Домна обтёрла девчонку полотном, потом надела на неё рубаху, голову обмотала большим платком, уложив волосы в складки ткани. И тут только она спохватилась - обувки-то никакой не взяла. Узкоглазая между тем уже спала, привалившись к бревенчатой стене бани. Домна вздохнула, но будить не стала. Укутала девочку в кожушок и, легко подняв её на руки, понесла в избу.

* * *

Степные тати, наевшись и упившись прошлогодней медовухой, пробовали выйти из общинника, чтоб пошарить по домам, но, увидев трёх крепких бородатых мужиков, смирно сидящих на лавке у двери, вновь возвращались к столу. Мужики не мешали им шуметь, толкаться и запихивать в себя всё подряд - варёную рыбу, пироги, мочёную клюкву, сушёные груши, медовуху, но каждый из русичей держал меж колен рогатину, отшлифованную их шершавыми ладонями. Было понятно, что из дома не выйдет никто.

Старшуха иногда появлялась в дверях стряпного пристроя, но не входила. Видно, что спать она не ложилась - так же торчала кика на её седой голове, также ровно вздымалась грудь. Матушка хорошо знала повадки набежников - наедятся, напьются, проспятся до полудня, накормят коней, сгребут приготовленные кули с данью и, не простившись, ускачут за реку.

Вскоре степняки один за другим свалились под лавки. Мужики, составив в угол свои рогатины, уложили «гостей» рядком на заранее приготовленную у стены солому. Сейчас их всех легко было перерезать и закопать подальше в лесу, но в деревне понимали, что тогда данью из меда и орехов не обойтись - налетит не отряд из дюжины всадников, а целая орда, и никто не спасётся. Мудрая матушка Варвара знала, что две сотни её мужиков и сотня отроков, способных держать оружие, не смогут устоять против тучи, летящей из бескрайней степи…

* * *

На следующий день, когда солнце покатилось за лес, в каждом углу общинной избы разожгли дымный костер из мокрой хвои, чтоб выкурить дух степных разбойников. Столы, на которых они пировали, тоже сгорели в кострах. Так делали всегда после набегов. Никто в деревне не сел бы за этот стол. Здесь в чести были опрятность и чистота. Щедрые воды Хопра смывали с людей усталость после покосов и пахот, а зимой в деревне не успевали остывать бани. Бабы и стирали, и детей мыли каждый день, благо валежника и хвороста для топки за долгое лето в каждой семье припасали вдоволь.

* * *

Домна всю ночь прислушивалась к дыханию своей гостьи. Она спала неспокойно - вскрикивала, стонала, вертелась на широкой лавке, покрытой двумя слоями овчины и самотканым полотном. К рассвету затихла, свернулась, поджав под себя ноги. Домна встала доить коров. Подошла к найдёнке, повздыхала, укрыла её лоскутным одеялом, осторожно погладила по голове. Девушка всхлипнула и задышала ровно.

Коровы были подоены и отправлены в стадо, изба подметена ивовым веником, поставлена квашня с тестом. Уже вернулись из лесных схоронов сноха и двое внуков Домны, а гостья всё спала. После заката пришли сын и муж - они помогали вычищать общинник. И только тогда желтолицая, услыхав мужские голоса, испуганно вскочила на лавке и, кутаясь в одеяло, прижалась к тёплому боку печи.

Вся семья стояла перед ней, разглядывая материнскую «добычу». Сноха Груня, пригорюнившись по-бабьи, сказала:

- Кака худюща! Небось и молока из коровы не выжмет своими ручонками…

А пятилетние однородки (близнецы) - Ярко да Славко, толкаясь и ворча, уже лезли на лавку к незнакомке. Та, к удивлению всех, протянула им навстречу руки и заулыбалась, показав ровные белые зубки. Раздался общий вздох облегчения.

Домна стала собирать вечерять. Мужики ушли во двор, Груня шумнула на детей и отправила их за отцом и дедом. Сама же, ласково приговаривая что-то, увела узкоглазую на свою половину. Когда вся семья расселась за большим столом, сноха вывела гостью и, поглаживая её по плечику, усадила возле себя.

Девушка была одета в вышитую сорочку, полосатую юбку из грубого полотна. В косы Груня вплела ей алые ленты. На маленьких ножках ладно сидели меховые бурочки, сшитые из заячьего меха. Домна поняла, что Груня приодела гостью в свои девичьи наряды.

На столе дышал ароматным парком пирог с рыбой, в большой глиняной мисе источала сок вареная свекла, посыпанная душистым укропом. Перед каждым едоком стоял ковш со взваром из сушёных груш и лежала деревянная ложка - у мужиков большая, у женщин поменьше, мальцы облизывали совсем маленькие ложечки с затейливо вырезанными на черенках зайчиком и белочкой. И только перед гостьей стояла отдельная маленькая мисочка и лежала наспех выструганная из молодого тополиного побега ложечка. В мисочке жались друг к другу две свеколки, а на чистой тряпице лежал кусок пирога.

Так желтолицая незнакомка, которую нарекли Ариной, была принята в семью Домны.

(Часть вторая)

* * *

Сурен осторожно поднялся с ложа, накинул тёплый халат и поднялся на плоскую крышу дома. Наконец-то заснула его ненасытная в любовных утехах жена. Он прилёг на подушки, раскиданные по ковру, и поплотнее укутался в халат - весенние ночи в горах холодные. Цикады звенели тонко и грустно. После духоты спальни мысли прояснились, дышалось легко.

Завтра он с караваном отправится на север. В очередной раз повезёт в далёкие прихопёрские села товары, собранные за зиму. Караван ожидает перед городскими воротами, охраняемый нанятой стражей. Все караванщики и купцы отправились по домам - попрощаться с семьями. Три месяца - немалый срок. Гружёный караван шёл до места три-четыре недели, потом четыре-пять недель торговали и обменивали свой товар на тот, что предлагали русичи. Ещё три седьмицы - дорога домой.

Когда ему - четвёртому сыну в семье - после смерти отца остались крохи от наследства, пришлось уступить матери. Она сосватала ему овдовевшую соседку с семилетним сыном. Той от мужа достались ковровая мастерская, два виноградника в горах, винодельня и кузня. В кузне работал лучший во всей округе оружейник с тремя подмастерьями. У самого Сурена был караван из тридцати повозок с лошадьми. Ещё его дед наладил торговлю с далёким северным народом. Отец брал в эти поездки Сурена, когда тот был подростком.

Мужчина увидел падающую звезду и загадал желание: перемены. Ему давно опостылела деспотичная и вздорная женщина, ставшая его женой. Она не только изводила его физической близостью, но постоянно попрекала тем, что он мало вложил в общую долю семьи. На самом же деле, Сурен, при мягком характере и несуетливости, очень хорошо вёл хозяйство. Он уважал и ценил мастеровых людей, шёл навстречу их нуждам, но и про прибыль не забывал. Ковровая мастерская процветала и расширялась - поставили два новых узких стана, и ковровщицы осваивали изготовление длинных дорожек. Винодельня с недавних пор стала выпускать не только вино, но и чистый виноградный сок, который охотно закупали богатые и многодетные горожане. Оружейная мастерская работала круглый год - столько было заказов. Без его умелого руководства всё это давно захирело бы.

Его жена не умела ладить с работниками и купцами, не хотела вникать в трудности с денежными расчётами. Она ненавидела всех - бедных за то, что они бедны, богатых - за их богатство. Любила она только одного человека - сына Шушана.

Избалованный, эгоистичный, подлый - для него не было авторитетов. Даже мать он воспринимал только как средство для достижения своих целей. А цель у него была одна - избавиться от родительской опеки и самому стать хозяином всего. Будучи человеком недалёким, он не понимал, что быть настоящим хозяином - это постоянный труд, постоянная ответственность и непреходящая забота о будущем. Ему казалось, что получи он власть, будет всё по-другому. Шушан хоть и называл Сурена отцом, но считал его главным виновником того, что не допущен к управлению хозяйством. Хорошо, что матери при всей ослеплённости материнской любовью, хватало здравого смысла понять, что её девятнадцатилетний сыночек не способен стать хорошим хозяином.

Было решено, что в этот раз Сурен возьмет сына с собой в дальнюю поездку к берегам Хопра. Пусть юноша узнает тяготы дороги, поработает вместе с возчиками и конюхами, пообщается с иным народом, увидит другие города и сёла. Сурен не хотел брать ленивого и непредсказуемого пасынка в трудную поездку, но выбора не было.

Он давно мечтал о своем ребёнке. Ему хотелось дочку - чтоб была тоненькой и стройной, как чинара. Хотелось гладить её по чёрным волосам, заплетённым в косы. Хотелось слушать её пение - дочка непременно была бы певуньей. Но, несмотря на свой неистовый темперамент, жена так и не забеременела. Видимо, вложила весь материнский инстинкт в единственного сына…

Сурен задремал. Ему снился берег реки. Вековые вербы купали свои косы в тёмной воде. Плескалась рыба. Откуда-то слышалось хрустальное пение. Тонкий девичий голос выводил на незнакомом языке странную и грустную мелодию…

* * *

Возница яростно нахлёстывал длинным кнутом усталых коней, но те, задирая морды, покрытые кровавой пеной, не могли вытянуть застрявшие возы из жирной чёрной грязи. До конца пути оставалось не больше дневного перехода, но после ночной грозы колёса по самые оси увязли в колеях. Сплюнув, он спрыгнул с облучка сразу на обочину, заросшую травой - на размытом тракте его засосало бы по колени. Вытирая смушковой шапкой с алым верхом пот с лица, человек отправился в конец каравана. Все возы были нагружены поклажей, поэтому и засели так глубоко. У последнего собрались уже почти все караванщики. Возбуждённо размахивая руками и бросая шапки оземь, они говорили все одновременно. И лишь один человек чуть поодаль молча сидел на сломанном стволе берёзы, задумчиво почёсывая небольшую бородку с проседью.

Он встал и, махнув рукой старшему возчику, отвел его за куст лещины. Они о чём-то недолго поговорили. Старший вытащил из-под полога переднего возка переметную суму, прицепил сбоку саблю в ножнах. Затем отвязал от берёзы оседланного коня, вскочил на него и со свистом поскакал вперёд.

К седобородому подбежал худой горбоносый юноша и тонким голосом закричал:

- Отец, ты что не понимаешь, что каждый человек сейчас здесь нужен?! А то земля засохнет, не сдвинем возы с места. Ты куда отправил Тапана?

- Успокойся, Шушан, завтра он вернётся из деревни с волами, тогда и выберемся из грязи.

Затем, обернувшись к остальным:

- Освободите коней, разбивайте привал, готовьте пищу. Ночевать будем здесь.

Все успокоились и занялись каждый своим делом - кто-то повёл коней на водопой, кто-то собирал валежник и хворост, двое достали большие казаны и стали пристраивать их над кострищами. Люди получили четкие указания и готовы были положиться на опыт хозяина.

Седобородый спокойно расхаживал между группами людей, готовившими ночлег, что-то тихо им говорил, подбадривая и успокаивая. С берега реки, где поили и мыли коней, слышен был визгливый голос Шушана. Он пытался командовать конюхами и, понимая, что его не принимают всерьёз, злился и кричал до хрипоты.

После ужина убрали припасы, песком вычистили казаны, вымыли ложки и миски, выставили караулы. Спать улеглись сразу после заката.

За ночь дорога покрылась толстой гладкой корой - быстрая весенняя вода ушла в еще не засохшую землю, а ветерок подсушил её сверху.

От реки послышалось низкое протяжное мычание - гнали волов. Две пары мощных животных, запряжённые цугом, легко вытаскивали на гладкий участок тракта один за другим груженые возки. Все суетились, впрягая в них коней и собирая разбросанный тут и там дорожный скарб.

К ночи караван втянулся на площадь перед общинным домом. Местные мужики помогли распрячь лошадей, отвели их на водопой, задали им овса. Гостей накормили и уложили спать. Все дела отложили до утра.

* * *

В общинном доме за чистым столом сидела матушка Варвара с тремя старцами. Против неё седобородый Сурен с двумя старшими возчиками по правую руку и Шушаном по левую. Шла неспешная беседа о дороге, о погоде, о здоровье… Это был отработанный много раз ритуал. Сначала уважат собеседника интересом о его делах, расскажут о своих, а потом и сам торг начнётся.

Уже не первый год привозили горбоносые люди из далёкой страны, что у подножия белоголовой горы Арарат, свои товары: хмельной напиток из винных ягод, оружие - сабли, нагрудники и короткие пики с затейливой резьбой, украшения из серебра для местных красавиц, тонкие пёстрые платки, а самое главное - соль. Все это обменивалось на топлёное масло, в котором хозяйки проваривали местные кислые яблочки. Залитое в берестяные туесы такое масло не горкло очень долго. За соль отдавали беличьи и бобровые шкурки и сушёные белые грибы. Вяленую и копчёную рыбу заворачивали в листья лопуха и крапивы, зашивали в лыковые рогожи - даже в жару она не портилась. Охотно брали купцы полотняные ручники - большие куски ткани расшитые красными нитями - ими удобно было обтирать лицо, тело, руки (отсюда - ручник).

Как завязалась эта торговля, помнили только старики. Ещё бабка матушки Варвары вела торги с горбоносым народом, привозившим дивные яства и оружие из страны Армении. Их караван приходил весной или в начале лета. Неспешно торговал - сначала с общиной, потом и каждой семье дозволялось обменять свои изделия на привозные товары. Ездили по окрестным сёлам и там вели торг.

Община в первую очередь запасала соль и вино. Соль была нужна для засолки рыбы, часть которой потом отдавали в выкуп кочевникам. А вино пили на общих гуляниях. Очень давно на сходе было решено, что напиток из винной ягоды - только в общий «котёл».

* * *

Деревня жила одним большим родом. В доме главой была старшая женщина, над родом поставлена Старшуха. Но одиноких и немощных не бросали. Каждая семья выделяла долю «на круг». Годилось всё: молоко, масло, зерно, одежда, мёд, грибы, дрова. Всем этим наделялись те, кто не мог сам добыть пищу или другие средства к существованию. Сирот в деревне тоже не было. Если случалась какая беда, детей забирали в семью родственники или соседи. Поэтому, когда ускакали кочевники, забыв свою узкоглазую полонянку, никто не удивился, что её приняла семья Домны.

Девушка скоро освоилась - её никто не обижал, не дразнил, первый раз только поглазели на общем сходе, куда Домна привела найдёнку, чтоб объявить о прибавлении в семействе.

Доить корову Арина и вправду не смогла - не хватало сил сдавить тугое вымя. Зато она быстро поладила не только с Ярком и Славком, но и соседская ребятня ходила за ней табунком. Она делала им дудочки из камыша. Из старой овчины мездрой наружу сшила колобок, туго набив его овечьей шерстью - теперь все мальчишки от 8 до 16 вёсен на полянке за общинным домом бегали за этим колобком, ударяя его голыми ногами. Сколько было поцарапано рук, ног и даже щёк - не счесть. Но странная игра прижилась - даже молодые мужики и отцы семейств по вечерам выходили подивиться на чудное для этих мест игрище, а потом и самим размять натруженные в кузнице, на пахоте или на лесной работе ноги.

Ещё Арина выпросила у Домны старых тряпок, надрала их тонкими полосками, наплела своими быстрыми пальчиками сеточки - в них удобно было складывать и подвешивать в клуне лук и чеснок - и достать легко, и проветриваются, не гниют.

Арина показала Домне, как делать из теста не большие пироги, как было принято здесь, а маленькие пирожочки с начинкой. Ловкими пальчиками она быстро отрывала кусочки теста, катала колобки, расплющивала их в лепёшку, начиняла рыбой или ягодами, смешно защипывала края так, что получался гребешок. Вскоре вся ребятня в деревне уплетала маленькие аккуратные печенки, а мужики брали с собой на охоту или рыбалку не большие куски пирога, из которых то и дело вываливалась начинка, а удобные пирожки на 2-3 укуса.

Постепенно и языком она овладела, только смешно присвистывала в конце каждого слова. К началу следующего лета Арина совсем освоилась в деревне и не чувствовала себя лишней. Она умела делать такие вещи, о которых в этих краях и не слыхали. Плела из сухого рогозника коврики и брыли (шляпы) с острым верхом. Когда Домна похвалилась соседкам её изделиями, все захотели, чтоб у входа в избу лежал такой коврик - дворовая пыль оставалась на нём. А брыли быстро стали популярными у рыбаков и косарей - солнце и не печёт, и не слепит. За работу Арине давали - кто дюжину яиц, кто рыбину, а кто и кусок сала. Она всё несла Домне. Та не могла нарадоваться найдёнке.

И только рассказать где её родина, Арина не могла - не хватало слов, да и везли её всё время завернутой в кошму. Узнали только, что есть в их краях желтая река Янцзы. Да было у неё два младших братца.

Когда в селе появились горбоносые купцы, Арина поначалу пряталась от них. Ей, видимо, казалось, что это тоже кочевники, но вскоре поняла, что люди в деревне относятся к ним с уважением - приглашают за стол, меняют свой товар на их диковины. Отдыхая перед обратной дорогой и торгуя, арамейцы жили в общинном доме - в гостевой половине, где были устроены лежанки и коморы для товаров. Когда их возы сначала облегчившись от поклажи, снова заполнялись собранным товаром, они начинали собираться домой.

(Часть третья)

 

* * *

Сурен проснулся на рассвете, как от удара. Слегка побаливала голова от выпитой накануне медовухи - вчера засиделся в гостях у Домны и Митрофана. Почёсывая бороду, он пытался вспомнить сон, от которого остался неприятный осадок.

Он накинул на плечи меховую безрукавку и вышел на площадь перед общинным домом. Присел на лавку. В этих краях не водились южные певуньи - цикады, а соловьи уже отзвенели. Стояла такая тишина, что становилось немного тревожно, да и сон не шёл из головы. И вдруг он вспомнил - ему приснилась странная девушка, которую он увидел вчера у Домны. Она лишь на мгновение мелькнула в дверном проёме, но Сурен успел разглядеть её тонкий стан, чёрные косы, странное узкоглазое личико.

Захмелевший от угощения, он не спросил у хозяев, кто это, а ночью она приснилась ему. Девушка стояла на краю обрыва. Внизу плескались тёмные воды Хопра, а из-за толстого ствола вербы к ней тянул свои тощие руки Шушан. Его руки всё удлинялись, а девушка всё ближе отступала к краю обрыва. Сам Сурен бежал по тропинке и что-то кричал, но ни пасынок, ни девушка не слышали его.

Он подошёл к колодцу, зачерпнул из бадьи холодной воды, плеснул себе в лицо. Тревога отступила. Глянув на розовеющее небо за лесом, Сурен пошел будить своих людей.

Почти всё привезённое уже ушло в общину, семьи или было развезено по другим поселениям. То, что получили взамен, пока складывали в большом амбаре специально для этого приготовленном. Набираясь сил перед дальней дорогой, кони паслись на дальнем заливном лугу, где были сооружены шалаши для ночёвки конюхов, чтоб не гонять лошадей в деревню каждый день. Сурен хотел поручить Шушану следить за мальчишками, которые ходили за конями, но своевольный пасынок не послушался. Видимо унаследовав от своей матери неистовый темперамент, он не пропускал ни одной девушки. Дома это стало настоящей проблемой - то и дело приходили служанки жаловаться на то, что он пристаёт к ним и тискает в укромных местах. Мать же всегда принимала сторону сыночка - девки сами виноваты - кокетничают с мальчиком.

Здесь девушки были не настолько беспомощны, чтобы жаловаться. В большинстве крупнотелые, рослые, крепко стоящие на земле, они могли одним ударом свалить хилого парня с ног. Получив отпор и побаиваясь местных парней, чьи интересы он мог бы затронуть, Шушан было приуныл, но ему на глаза попалась узкоглазая Арина.

* * *

Тёплым вечером Арина, взяв за руки однородков, пошла к реке Вороне, которая за селом догоняла батюшку Хопра. Здесь была тихая заводь, заросшая рогозом. Из прошлогодних, хорошо высохших стеблей девушка плела брыли. Усадив мальчишек на песок, она дала им несколько красивых ракушек и камушков, а сама, подоткнув полосатую юбку повыше, вошла в воду. Чтобы острые листья не резали ей руки, она надевала сшитые из старого куска кожи наладонники. Срезав одну охапку, она вышла берег.

Поглядев на детей, которые увлечённо что-то лепили из мокрого песка, Арина стала отжимать всё-таки намокшую юбку. И тут она почувствовала на себе чей-то взгляд. Девушка испуганно оглянулась - прислонившись к стволу вербы стоял худой горбоносый юноша и смотрел на неё чёрными нехорошими глазами. Арина узнала сына главного караванщика. Она и раньше видела его в селе, но там везде люди, а здесь на берегу никого, кроме них, не было, если не считать двух несмышлёнышей.

Мальчишки как будто почувствовали её испуг и громко заревели в два голоса. Парень недовольно передёрнул плечами и отступил за толстое дерево.

Одёрнув юбку и подхватив детей за руки, она побежала короткой тропкой в деревню.

С того дня девушка всюду встречала долговязого. Его глаза следили за ней из-за плетня, когда она, сидя на крыльце, плела очередную сеточку или коврик. Он встречался ей на узкой крутой тропке, когда Арина несла воду в баньку. Митрофан специально для неё сделал небольшое коромысло, а из легкой, но прочной берёсты - два ведёрка. Арина осторожно ступала своими маленькими ножками в пёстрых лаптях, боясь расплескать воду и намочить юбку. Шушан быстро шёл навстречу, не уступая дороги, чтобы девушка отступила в траву. Делала она это поспешно и испуганно, юбка намокала и прилипала к ногам, а горбоносый останавливался и смотрел девушке вслед.

* * *

Незнакомка, которую увидел Сурен, когда был в гостях у Домны и Митрофана, не шла у него из головы. Однажды вечером, закончив дела, он взял мешочек с киш-мишем, прихватил синюю бутылку с вином, а для малышей - варёных в меду орехов и отправился в тот же дом.

Его встретили радушно, усадили за стол, где семья только собралась вечерять. Сноха Груня была на сносях и не выходила со своей половины. На стол подавала Арина. Когда она поставила в середину стола огромный деревянный поднос с горячими пирожками, хозяйка велела ей тоже садиться за стол. Девушка присела возле Домны, опустив ресницы. Она знала, что это отец преследовавшего её парня и боялась его.

Сурен хорошо говорил на местном языке - хочешь быть успешным купцом, учись понимать, о чём говорят те, с кем торгуешь. Да и дружеские отношения за много лет завязались прочные - с Митрофаном они подружились подростками, когда караваны сюда водил ещё отец Сурена.

Гость стал расспрашивать Домну об Арине. Она немного удивилась интересу купца, но подумав о том, что девушка действительно отличается и обликом, и языком, рассказала, как та оказалась в их семье.

Он сказал в ответ:

- Я слышал от своих приятелей купцов, которые ходят с товаром не на север, а на восток, что за рекой Яиком (Урал) и ещё дальше есть огромная срединная страна. В ней живут желтолицые люди, которые выращивают на полях, залитых водой, белые зёрна. Зёрна эти вкусны и сытны. Их можно готовить и с мясом, и с медом или фруктами.

Арина слушала, склонив голову. Она чувствовала себя неловко, но бояться перестала - он гостя исходила волна доброты. Когда девушка услышала его рассказ о белых зёрнах, она оживилась и подняла голову. Прямо ей в зрачки глянули тёмные внимательные глаза мудрого и уставшего человека. И только где-то очень глубоко теплилась искорка надежды и ожидания счастья.

Вдруг девушке стало грустно - она знала, что купцы скоро уедут, а этот человек почему-то стал ей дорог.

Домна сказала Арине:

- Спой, доченька.

Для девушки петь и дышать было почти одно и то же, поэтому она не стала ломаться, а тихонько запела на своем языке.

Сурен закрыл глаза - ему показалось, что он уже слышал эту песню. Ему вспомнился последний вечер перед отъездом, падающая звезда и голос, который почудился тогда в полудрёме…

Мужчина медленно брёл меж плетнями, возвращаясь в общинный дом. Слегка кружилась голова от выпитого вина.

(Часть четвертая)

* * *

День за днём откладывал Сурен возвращение. Судьба необычной девушки взволновала купца. Вспоминая её блестящие волосы и нежный голос, он думал, что такой могла бы быть его дочь. В голове пульсировала ещё неоформившаяся мысль - забрать девушку с собой. Он понимал, что сделать это будет трудно - захочет ли узкоглазая покидать дом, ставший ей родным? После полона, после того страха, что она пережила, пока была во власти кочевников, захочет ли она отправиться в неведомую страну? Да и в каком качестве он возьмёт её с собой? Удочерить? Но позволит ли сделать это его деспотичная жена? Если бы у него был сын, можно было бы взять Аревик (так называл он про себя Арину) в невестки. Но одна мысль о том, что Шушан может прикоснуться к девушке, бросила его в холодный пот.

Уже весь товар был распродан, несколько раз сходили в ближайшие сёла и там оставили то, что не взяла община матушки Варвары. Коморы, предоставленные арамейским купцам для наторгованного у русичей, заполнились кулями с рыбой и бочками с маслом, другими товарами. Пора было собираться в обратный путь, но сердце седобородого болело в предвкушении разлуки с Аревик…

Да и девушка стала грустной и задумчивой. Домна заметила, что Арина всё чаще заговаривала с ней о купцах - расспрашивала, в каких краях они живут, как долго к ним добираться, холодная ли там зима. Сама Арина настрадалась от снега и даже сильно простудилась в начале зимы. Потом до весны всё больше сидела у окошка с шитьём - на улицу ни ногой!

Рассказал о далёкой стране Митрофан - юношей он сходил с купцами на их родину и вернулся только следующим летом. Осень и зиму жил в семье Сурена - тогда ещё был жив его отец. Русич рассказал, что такой большой реки как Хопер там нет, а есть небольшие, но очень холодные и быстрые речки, текущие с гор. В них водится очень вкусная рыба форель, но ловить её - настоящее искусство - не то что здешних ленивых щук и подлещиков. Люди в той стране приветливы и гостеприимны, главой в семье там мужчина.

* * *

Однажды Сурен дотемна засиделся на высоком берегу Вороны. Снизу подбирался к его ногам холодный туман, а он всё не уходил. Его товарищи начали уже потихоньку роптать из-за того, что хозяин откладывает отъезд. Пора было что-то решать. И вдруг Сурен подумал, что выход есть - он может остаться здесь. Когда-то его отец брал с собой ещё неженатого Митрофана. Тот прожил зиму в их доме, а потом вернулся со следующим караваном домой. Сурен до сих пор помнил, как они ходили с ним в горы, как охотились на серн, ловили рыбу, рассматривали старинные рукописные книги, которых в доме отца хранилось около дюжины. И хотя зима в этих краях намного суровее, чем на его родине, седобородого это не страшило. В деревне было несколько пустых домов, ему, наверное, разрешили бы занять любой. Работать он мог бы в кузне - это ремесло он любил с детства. За долгую зиму он больше бы узнал об этой необыкновенной девушке и, возможно, она согласилась бы стать его приёмной дочерью. Душа мужчины мучительно тосковала, желая окружить заботой это одинокое существо. Вся его нерастраченная любовь вдруг обрела реальные очертания.

Сурен долго не мог уснуть, ворочался на своем ложе в общинном доме, а когда всё-таки провалился в тяжелый и тревожный сон, его кто-то стал трясти за плечо, пытаясь разбудить.

Открыв глаза, он увидел Тапана, тот что-то кричал, обернувшись к двери. Увидев, что хозяин проснулся, он сказал:

- Шушан украл девушку и на твоём коне ускакал за реку. Надо его догнать.

Сурен почему-то сразу понял, о какой девушке идет речь. Он быстро оделся, плеснул в лицо холодной воды и вскочил на приготовленного коня. Его уже ждали трое караванщиков и пятеро местных мужиков. Все были вооружены саблями и короткими легкими копьями.

Пока выезжали из деревни, Митрофан успел рассказать:

- В доме у нас небольшой переполох - Груня затеялась ночью рожать, Домна была с ней в баньке. Арине пришлось самой гнать коров в стадо. Мальчишки, разбуженные рано, увязались за ней.

Купец слушал, закусив нижнюю губу так, что на бороду текла тонкая струйка крови.

- Внуки прибежали ко мне в кузню все в слезах и пыли, рассказали, что горбоносый на всём скаку подхватил Арину, перекинул её через седло и ускакал к реке.

Позже старый Пров сказал, что видел всадника уже за переправой - он галопом мчал в степь.

Митрофан продолжал с горечью и обидой:

- Знаешь, Сурен, если бы ты посватался, мы бы могли бы отдать за твоего сына нашу приёмную дочь, но в здешних краях девушек не крадут - девушка сама выбирает себе спутника!

Между тем группа всадников подъехала к переправе. Это было самое узкое и мелкое место на Хопре. На обоих берегах её обозначали деревянные настилы - по ним легче было спуститься в реку и подняться из воды.

Пока переправлялись, обсуждали новость, которую молодые парни принесли из соседней деревни, что за дальним лесом - они ходили туда на гулянье. У них накануне побывали кочевники, ушли, вероятно, ещё недалече. Это самое опасное - если им попадётся одинокий всадник - пощады не жди.

Сурен ехал молча. Внутри поднималась волна гнева и боли - гнева на бестолкового сластолюбца Шушана. Боль же сидела в сердце терновым шипом - за что этой несчастной такие испытания? Юная девушка, которая могла бы нежиться в лучах родительской любви, грубо и безжалостно вырвана из семьи. Ей повезло ускользнуть из плена, посчастливилось обрести покой на далекой чужбине… И вот опять испытание - похотливый юнец, не совладавший со своими желаниями, вновь подвергает её опасности. Он и сам не понимал, почему его так волнует судьба этой совсем чужой девушки. Наверное, он слишком долго жил как бы в полусне - без особых волнений, без любви и ненависти, без тревоги о близком человеке.

Назвать любовью те отношения, которые сложились у него с женой, нельзя. Судьба пасынка его не тревожила, а дело, которым он занимался, отнимало только часть его существа…

Группа всадников уверенно мчалась по следу, оставленному на росной траве конём Шушана. Вот здесь он останавливался, спешивался, видимо, поправляя сбрую. Вот за куст шиповника зацепилась алая ленточка - выпала из распустившейся косы Арины.

Сурен на скаку подхватил лоскут и спрятал его за отворот жупана.

Когда выскочили на небольшой холм, увидели вдали, почти на горизонте тёмный сгусток пыли. На его фоне чётко выделялся силуэт одинокого всадника с ношей поперёк седла.

Митрофан остановил маленький отряд. Показывая нагайкой на облако пыли, тревожно произнес:

- Кочевники. Близко.

Все зашумели, заговорили разом. Предлагали повернуть не медля - никому не хотелось навлекать беду на деревню.

Сурен, не раздумывая, сказал:

- Я поскачу один, а вы все возвращайтесь домой.

И добавил на своем языке, обращаясь к Тапану:

- Собирайте караван, выступаем завтра же.

Хлестнул коня и, не слушая возражений, умчался в степь.

Митрофан, прижав ладонь ко лбу, всматривался вдаль. Солнце было ещё невысоко, но от утреннего тумана не осталось и следа. Воздух был прозрачен и, казалось, звенел. Вдруг он увидел, что конь под Шушаном заплясал на месте - парень пытался повернуть строптивое животное, но у него не сразу получилось. Митрофан понял, что беглец тоже увидел тучу и догадался, откуда она.

Сурен, между тем, почти догнал пасынка. Но в это время из серого марева на горизонте вынырнули несколько всадников. Почуяв неожиданную добычу, степняки скакали, распластавшись на гривах, почти слившись с лошадьми.

Один из деревенских мужиков, также из-под руки наблюдавший всё это, сказал:

- Их немного, пожалуй. Можно попробовать отбиться.

Митрофан кивнул и крикнул:

- Вперёд!

Конь под Шушаном, чуявший чужую слабую руку, застыл на месте. Юноша был в полной растерянности - впереди кочевники, позади - отчим с мужиками. Пощады не было нигде…

События развивались стремительно. На виду у маленького отряда кочевники рассыпались по степи полукругом. Их было шестеро. Даже если бы Шушан попытался ускакать от них, у него бы не получилось - его брали в кольцо.

Один из всадников отделился и, бросив повод, натянул лук. Стрела чуть не долетела до скакавшего во весь опор Сурена. Конь его споткнулся, но умелая рука выровняла аллюр. Второй раз достать стрелу степняк не успел - Сурен метнул копье. Оно попало в грудь коню. Всадник кубарем слетел через голову споткнувшегося животного. Видимо, он сильно ударился - лежал без движения грязной мохнатой кучей.

Не останавливаясь, Сурен врезался в строй кочевников, который уже успел сомкнуться вокруг незадачливого похитителя. Одного он срубил саблей. Другой свалился в траву, когда на его низкорослого конька налетела более крупная лошадь армянина. Оставалось трое. Увидев, что седобородый хороший воин, и на подмогу ему спешит небольшой отряд, осторожные степняки, не сговариваясь, повернули своих коней вспять.

Сурен спрыгнул на землю и подбежал к сползшей с седла Шушана Арине, она была без сознания. Лицо в пыли и потеках слёз. Приподняв за плечи, он пытался привести её в чувство. Девушка приоткрыла глаза и забилась в рыданиях. Мужчина прижал её к себе.

В это время трое кочевников развернули коней, натянули луки и разом пустили три стрелы. Они не привыкли упускать добычу - если не досталась им, пусть не достаётся никому.

Митрофан с отрядом были уже недалеко от места сражения, когда все увидели, как из стены пыли вылетели три стрелы с пёстрым опереньем. Всем показалось, что они летят очень медленно - так медленно, что было видно трепетание цветных тряпочек, привязанных к концам, так медленно, что ощущалось вращение хищных наконечников…

Всадникам казалось, что их кони тоже стоят на месте. Когда же, прорвав пыльную завесу, они подскакали, то увидели, что одна стрела торчит у армянина в шее, и из раны толчками выплёскивается тёмная кровь. Вторая стрела, раздвинув пальцы на руке Сурена, которой он обнимал девушку, вошла чуть ниже левой лопатки Арины. Третьей был ранен в бедро Шушан. Он ещё держался в седле, но было видно, что скоро потеряет сознание.

* * *

В село вернулись только к полудню. Пока послали за телегами, пока погрузили на них скорбную ношу…

Арина умерла на вздохе - зажмуренные глаза и чуть приоткрытый в последнем крике ротик. Сурен со стрелой в горле медленно терял кровь и волю к жизни. Из его судорожно сведённых рук с трудом вынули обмякшее тело девушки. Уложили их рядом на одну телегу, устланную чистым рядном. Пока беспамятство не затуманило глаза седобородого, он всё смотрел и смотрел на чудную девушку, так и не ставшую ему дочерью…

На другой телеге метался и стонал раненый Шушан. Стрела прошла сквозь бедро, не задев кости - рана была пустяковая, но избалованному юнцу казалось, что это конец.

Старшуха и почти всё село ждали маленький отряд у переправы. В тяжёлом молчании окружили телеги. Даже Шушан притих, увидев, какие взгляды кидают люди в его сторону.

Домна вытерла личико Арины снятым с головы белым платочком, да так и шла, простоволосая, возле телеги.

* * *

На следующий день перед закатом опустили их в одну могилу - седобородого армянина и юную китаянку. Насыпали невысокий курган в том месте, где сходятся звонкая Ворона со старым Хопром.

А наутро, огибая полукругом это место, медленно прошел армянский караван. Люди останавливались, снимали шапки и кланялись свежему холмику.

И лишь один человек сидел в последней телеге, привалившись спиной к мешкам с рыбой и держась за перевязанное чистым полотном бедро. Из его крепко зажмуренных глаз текли обильные слёзы. Были ли это слёзы раскаяния или слёзы боли, не знал никто…

Примечания:

*Аревик - солнышко.

*Брыль - плетенная из соломы широкополая шляпа (в данном случае - китайский конусообразный головной убор).

*Винная ягода - виноград.

*Ворона - река, давшая название городу Воронежу.

*Домна - старшая в доме - так часто называли первую дочь.

*Игра, с которой Арина познакомила местных подростков, впоследствии будет названа футболом, и его родиной повсеместно считается Англия, но есть доказательства, что ещё две тысячи лет назад перед китайским императором гоняли мяч две команды игроков.

*Кика - высокий головной убор из плотной ткани.

*Киш-миш - сушёные ягоды винограда без косточек.

*Пров - быстрый, проворный.

*Рогоз - растение, растущее в заводях.

*Хопёр - река.

Смотрите также:

• Письмо из прошлого (25.06.2012) →
• Из декрета – в бизнес →
• Холодец деда Василия →