Примерное время чтения: 10 минут
192

За тысячу и тысячу километров он писал «Сказки для Тигренка»

Коллаж Сергея Юрьева

Я больше не стану уезжать надолго

Он потянулся всем телом, до хруста, мельком глянул в треснувшее зеркало : "совсем становлюсь лешим, бороду надо стричь,"- мелькнула мысль, мелькнула не первый раз, но процесс требовал решимости и вдохновения, а они пока не приходили; шагнул к аппаратной, зацепив в тесноте отсека сразу стул, тиски и веник. Черт, живем, как в подводной лодке, но материться не стал, хотя тиски пришлись особенно "удачно", бродяге последнее время не хотелось ругаться. Напряжение и суета последних дней схлынули так же планово, как и пришли, все что должно, было сделано, и разноцветные кривые на экране "сервера" красиво переплетались в гармонии штатно протекающего процесса. Сопел насосами и пощелкивал клапанами старенький хроматограф, с урчанием анализируя пробы газа и с легким свистом их выплевывая, подмигивал приветливо индикаторными светодиодами. Какой, "домашний", гад, а сколько крови выпил, пока отладили. "Клиент" нахмурился суровой северной заставкой, утром бродяга крепко прочистил ему мозги, выбросив заодно с вирусами и пачку антивирусных программ, и полсотни заплесневелых файлов. "Клиент" перестал, наконец "тупить" и зависать, и требовал сатисфакции. Но бродяга не торопится, лампа светит приглушенно и мягко, чай настаивается, сейчас он будет читать письмо от "Тигренка". Он будет читать его медленно, несколько раз, смакуя, перебирая слова, как жемчужины и пряча глубоко в тайнички сердца, изливающееся тепло. Будет пить крепчайший чай и думать о ней , мысленно представляя себя рядом. " Тигренок", такой славный, теплый и солнечный, что даже черные полоски блестят, как радостный орнамент. Вот они катаются на велосипедах, то наперегонки, то медленно друг за дружкой , и пьют минералку из одной бутылки, и обнимаются на ветру, и чуть не падают, зацепившись педалями и смеются, что у Тигренка дыбом волосы, а у Бродяги борода. Вот гуляют в осеннем лесу, загребая ногами опавшие , яркие, желтые листья и слушая их шуршание.....покупают виноград у усатого хачика и кормят друг друга не мытым доже, споря ,кто побежит первым......обнявшись под пушистым пледом, смотрят доброе, старое кино......на улице, под холодным, осенним солнцем едят шашлык, а воздух такой свежий и чистый, а дым такой вкусный, а мясо такое сочное, а с лучком, а с кетчупом......." Тут в мысли бродяги врывается реальность чадом и шипением овсяной каши, убегающей на электроплитку. Но он все равно не будет материться, бог с ней, с кашей, надоела до полусмерти. Он еще покурит на улице, посматривая на луну и зябко кутаясь в линялую куртку от пронизывающего северного ветра, потом допьет остывший чай и снова сядет за компьютер : " Здравствуй, тигренок, я больше не стану уезжать так надолго, я и сам этого не вынесу.........

Я думаю и мечтаю о тебе

Свет он не зажигал. В полумраке тесного отсека большой, сутулый, леший прикуривал сигарету от сигареты, отрешенно глядя в окно. По раскисшим от дождей болотам заполярье потихоньку брело в темноту и стужу зимней спячки, но мысли Бродяги были далеко отсюда. Он не привык к подаркам судьбы, она всегда хранила его, но не баловала. Зачем хранила? Для кого? Душа его плакала, плакала светлыми, очищающими слезами радости и тревоги, и они плавили ледяную броню самозащиты так же, как легко прожигались сквозь неё прямо в душу немножко "детские" от искренней непосредственности письма Тигренка. И что-то хорошее в ней оживало, словно прорастало зерно, пролежавшее тысячу лет в глиняном сосуде на дне океана, но вновь возвращенное к воде и солнцу. "Ласонька, лапушка, славная, хорошая моя девочка, солнышко, золотой Тигреночек, .......", сколько же скопилось за годы скитаний нерастраченной нежности и ласковых слов, казалось, уже никому не нужных, забытых, как детские игрушки в пыли чердака, как юношеские мечты в грязи окружающей повседневности. То, что давило на сердце надгробным раскаяньем несовершённого, запоздалым сожалением утраченного, оказалось нечаянно сбереженным сокровищем, которым он готов был поделиться без остатка. "Как же помочь тебе, родное сердечко, легче переносить непривычную разлуку", - думает Бродяга, разворачиваясь к клавиатуре, из этой чертовой дали он может только процитировать гениальные в своей простоте: " Жди меня, и я вернусь». «Ау, Тигренок, в мыслях я всегда рядом, я думаю о тебе каждую ночь, я о тебе мечтаю."

Скорее, скорее домой - к лету, к морю

Как, оказывается, может достать обычный, вполне симпатичный даже снежок, когда ветер без конца бросает его тебе в лицо в конце мая. Что за день такой безразмерный, прости господи, они последние и так скукой не баловали, но нынешний.... . Мысли Бродяги ворочались тяжело и неспешно, как караси в тине, спать хотелось неимоверно, но он знал, что не уснет, в глубине сознания не давало покоя что-то недосказанное, недоделанное. За постоянной нервотрепкой последних дней, он так и не написал Тигренке сказку. Как она там, бедненькая, одна, его-то тоску хоть работа глушит. И сирень скоро отцветет, и ландышей не подарил, опять занесло за тридевять земель, где и на звезды не глянешь, ночи то нет никакой, солнца, правда, тоже нет, так - какая-то хмарь несуразная. Скорее, скорее домой - к Тигренке, к лету, к звездам, к соловьям, к морю. Смотреть на костер и пить коньяк под гитару, раков смачно высасывать под ледяное светлое, где-нибудь за Саратовым, по дороге на юг. Лениво дремать в полосе прибоя, доверчиво отдавая всего себя ласковым, теплым волнам. Солнце палит, чайки орут, легкий ветерок пахнет немножко рыбой и водорослями, что ласкают и щекочут пятки, а волна набегает и ласкает, и баюкает, и накатывает, накатывает ...

- Доброй, доброй, доброй ночи, спи хорошо, моя славная Тигренка.

Жди меня – я всегда возвращаюсь

Интересно кто-то придумал, пару старых контейнеров сваривают вместе,

сваркой же прорезают окна, кладут на все металлические поверхности

утеплитель и обшивают ламинированым материалом, - все, дом готов.

Вот такое импровизированное жилище пошатывалось под порывами ледяного

ветра на высоком шасси, незакрепленные железные ставни скрипели и

погромыхивали. Солнце не показывалось, но и не садилось, в заполярье

ночь была ему не указ, май называется, по-хозяйски сыпал снег и мысли

Бродяги рвались на юг, к родному теплу, к Тигреночку. Ободранные ребра

саднили и вправо тело плохо сгибалось, а он размышлял об особенностях национального менталитета. Ведь знал же с самого начала, забираясь открыть

окна, что гладкое железо с железа соскользнет и лестница на жидкой грязи не удержится, но .. , а потом мы всегда вдохновенно материмся. Саднили,

впрочем, не только ребра и скрипели не только ставни, мозги тоже. Он

называл это синдром Карнеги, перебор начальства на работающую единицу.

В самом деле, когда целый день куча чудаков уверенных, что их вопрос

самый важный, дергает тебя за ниточки, крыша едет и становится уже

не до работы. "Воу-оу-оу" навывал Бродяга мысленно, как обычно

попадая в гиблые места или чувствуя моральный упадок. Работу, похоже

пора менять, романтика закончилась много лет назад, денег платили все

меньше, а требования росли все выше, короче - гори оно все синим пламенем.

Раньше, когда никто не ждал, терпеть было легче, а сейчас разлуку с

Тигреночком он переживал, как тяжелую утрату, как тюремное заключение.

Да и впрямь, дорог нет, болотами не пройти и на вертолет не сядешь, пока нет

в списке. "Воу-оу-оу" , продержаться еще годика полтора, пенсия, банки,

домик в деревне, мысли произвольно разлетались, как куски ржавой, жесткой

катанки, разбросанные по площадке. А он упорно собирал их в кучу и закапывал,

не нужные, сейчас, лишнее. Они мешали вспоминать хорошее и представлять,

и верить. "Воу-оу-оу" , где ты мой хороший, славный мой и ласковый, солнышко пушистое, роднуля, ласонька и лапушка, золотой мой любимый Тигреночек.

Ты только жди меня немножко, я вернусь, я всегда (тьфу, тьфу, тьфу)

возвращаюсь, и мы опять напишем сказку вместе.

Болит душа – зиму придумал не я

Воу-оу-оу! Ну что же это за напасть опять такая! Бродяга злился. Правда, злиться по- настоящему сил у него давно уже не было. Очень болели спина и рука, и все время хотелось спать. Спать в хорошем тихом месте где-нибудь километрах в пятистах от соплеменников. А еще болела душа, как обычно болела от несправедливых наездов Тигренка или его жестких, пренебрежительно сказанных слов. Злился Бродяга на себя, на свою зависимость от перепадов ее капризного настроения. Перепадов иной раз совершенно не объяснимых. То за километр тащит тяжеленный аккумулятор и ничего, то бесится от необходимости спустить чайник с четвертого этажа. Увы, «Хыся» их не иномарка, на которую сел – поехал, но и Бродяга не генеральный ВАЗа. И не он поставил на уши всю страну, не он угробил климат и экологию планеты, даже зиму придумал не он, и не на курорте веселится, а тянет жилы и нервы в степи среди обледенелого железа, но отвечать приходится за все. За что? Почему? Потому что так сильно любит. Может, зря он так беззащитно открыт и откровенен? Ведь знает, что ни в коем случае нельзя выдавать женщине свою зависимость. Что теперь толку, поздно. Раз не можешь переделать мир для любимой, терпи Бродяга, бедный, бедный, глупый, глупый – последний романтик. Воу-оу-оу!

Вот такая простая жизнь. И по- прежнему, носит она Бродягу из края в край огромной и бестолковой страны. Но в маленьком белом домике на берегу Волги Тигренок его ждет.

Счастливы будьте все любившие!

 

Смотрите также:

Оцените материал
Оставить комментарий (0)

Также вам может быть интересно

Топ 5 читаемых

Самое интересное в регионах