Римские каникулы. Мгновения счастливой жизни телережиссёра Тамары Бунич

Тамара Александровна Бунич - телевизионный режиссёр, ветеран ульяновского телевидения. Накануне своего 90‒летия она две недели была в Риме по приглашению своих детей, внучек и правнуков, чуть раньше её можно было встретить с коллегой на концерте в «Губернаторском». Все эти предъюбилейные дни другой её коллега, известный журналист, литератор-летописец Геннадий Дёмочкин, выкладывал в свой аккаунт 17 мгновений её такой трудной, но одновременно и счастливой судьбы. С его позволения накануне Дня российской печати, а телевизионщики вместе с печатными изданиями тоже отмечают его как свой праздник, ul.aif.ru публикует отрывки из этой летописи под названием Жизнь.

Как отдельную главу можно читать её биографию, а чтобы ощутить её по‒прежнему острый и трезвый взгляд и критическое отношение к себе и окружающим людям.

Биография ‒ отдельная глава

Отец Тамары, Александр Шепельков, рано осиротел, был сыном полка, затем стал офицером НКВД. Семья матери, Марии Журавлёвой, была раскулачена (дед десять лет отсидел на Соловках), но Мария через рабфак окончила пединститут в Ленинграде. Война застала семью на западной границе. Отец с трудом посадил жену и двоих детей в последний эшелон, а сам попал в плен под Киевом, бежал, был отправлен в штрафбат и погиб в 1943 г. под Днепропетровском.

Тамара с матерью и маленьким братом беженцами добрались до Мелекесса (ныне Димитровград), где жила бабушка и где они пережили войну.

В Ульяновске Тамара окончила школу № 7 им. Кашкадамовой и дошкольное педагогическое училище. В 1953 г. поступила и в 1958 г. окончила истфил Ульяновского пединститута. Занималась хореографией, спортом, была чемпионкой области по бегу на коньках. В 1958‒1959 гг. работала заведующей детским садом на Новоуренской с/х опытной станции. Затем два года ‒ в Ульяновской начальной школе № 9. В 1962 году прошла по конкурсу на должность ассистента режиссёра ульяновской студии телевидения. Работала восемь лет с лучшим режиссёром студии Ю. А. Ершовым, считает его своим учителем. Незадолго до своей преждевременной смерти он добился, чтобы Тамара Александровна стала режиссёром, первой женщиной-режиссёром на ульяновской студии. Долгие годы работала в музыкально-драматической редакции, стала признанным профессионалом.

В 1980 г. в качестве режиссёра освещала спортивные события Московской Олимпиады. Имеет много благодарностей и наград, в том числе от Центрального телевидения СССР и Союза журналистов РФ.

Шагала и восторгалась Римом

Приближается моё 90-летие... Возраст невероятный. Большинство моих друзей и коллег давно уже ушли в мир иной, а те, кто ещё жив, болеют и редко выходят из дома. Мне же Господь Бог (и родители, конечно!) дают возможность без больших болячек и в здравом уме продолжать радоваться жизни.

Моя внучка с мужем и ребёнком (как и мы когда-то с последним эшелоном) спешно покинули воюющий Израиль. Нашли временное прибежище в Румынии, затем в Болгарии, а потом её сестра собрала нас всех в Риме. Сама с мужем и детьми прилетела из Штатов, мы с дочерью и зятем прибыли из России, вторая внучка соответственно ‒ из Болгарии.

Формальный повод ‒ день рождения внучки, но дело не только в этом, а наш семейный сбор, чтобы мы ещё раз побыли вместе, чтобы ещё крепче стали наши родственные узы, чтобы мои правнуки ещё раз увидели живую и бодрую свою прабабушку...

Я их не подвела, в бесконечных экскурсиях по Риму не была обузой, а шагала и восторгалась вместе со всеми.

Это счастье не могло присниться и в самом радужном сне: вместе с самыми близкими я воочию видела то, с чем раньше была знакома только по учебникам истории, кинофильмам и художественным альбомам. Мы обошли Пантеон, Колизей, целый день провели в Ватикане, посетили несколько римских музеев...

Одна только мысль омрачала это безбрежное счастье: как жаль, что Яши (мужа) нет с нами, что ничего этого он не видит... Две недели моих «римских каникул» промелькнули как один день. Мы возвращались в Россию, а семьи внучек улетали в Америку: Марийка пригласила сестру пожить у неё. Пока всё не уляжется.

Господи! Вразуми человечество! Ну почему же и в ХХI веке оно не становится мудрее?..

И конём, и козочкой

К лошадям у меня всегда было нежное отношение. На картошку посылают, я вечно возле лошадей. Потом, когда после института поехали с Яшей работать на Опытную станцию (Яша – главный зоотехник, я – заведующая детсадом), сама ездила на санях и в телеге в Ишеевку – получать необходимое для детского сада.

Когда меня, уже режиссёра, от Ульяновска пригласили поработать на Московской Олимпиаде, то спросили, какой бы вид спорта я хотела освещать. И я сразу сказала, что хотела бы на конный спорт. А Иваницкий, бывший олимпийский чемпион по борьбе, он тогда возглавлял спортивную редакцию Центрального телевидения, меня спросил: «А вы хоть знаете, откуда у лошади хвост растёт?»

Женщин-режиссёров там было вообще мало. А меня ещё предупредили, что в моей команде будут операторы узбеки и киргизы – они, мол, не потерпят женщину-режиссёра. Всё это пришлось преодолевать.

За полгода до Олимпиады мы вместе с режиссёром-москвичом разработали концепцию показа конного спорта телевизионным способом. (До тех пор он показывался киношным способом.) Мы последовательно, на всех этапах, расставляли телевизионные камеры. Изучали мировой опыт, съездили в Венгрию.

Я пропадала на ипподроме, знакомилась с жокеями, облазила Битцевский лесопарк. Там кроме искусственных препятствий были и естественные: ручьи, пригорки, рвы. Всю трассу надо было обследовать. Я по шею в траве (сколько сил было!), изображая лошадь, проходила трассу участок за участком, а операторы со своих точек прикидывали, как это будет выглядеть на телевизионной картинке.

...Билетов на церемонию закрытия Олимпиады у нас не было. После последних соревнований в этот день мы должны были свернуться и ехать в общежитие – смотреть закрытие по телевизору. С комментатором Николаем Озеровым мы вместе вели несколько трансляций, во время одного из хоккейных матчей залетевшая шайба рассекла ему голову, по шее потекла кровь, ему накладывали швы. Он был уже в возрасте, ходил с палочкой, а я как могла опекала и помогала ему. Он называл меня «Моя козочка» – за моё цоканье каблучками. Так вот он и сделал нам пропуска на закрытие. Сидели в этой огромной чаше Лужников и видели улетающего олимпийского мишку…

МХАТ назюзюкался

В 1962 году я прошла по конкурсу на должность ассистента режиссёра Ульяновской студии телевидения. Работала с Юрием Александровичем Ершовым. Это замечательный человек, фронтовик, яркий актёр, который вынужденно ушёл на телевидение, но стал хорошим режиссёром. Считала и всю жизнь считаю его своим учителем. Незадолго до своего безвременного ухода Юрий Александрович добился, чтобы я стала первой женщиной-режиссёром на ульяновском телевидении.

... И вот в Ульяновск приехал МХАТ, для города – большое событие. В театре они дают несколько спектаклей и приглашены на передачу к нам в студию. (Редактором был Виктор Фридман, уникальный человек, гений общения, умел именитых гостей вытаскивать на эфир, из-под земли их доставал). И вот, МХАТовцы у нас, весь цвет театра: Ливанов, Яншин, Литвинов, Грибов, кто-то ещё. Рассаживаются все в студии, ведёт передачу Римма Шепелькова (она уже была замужем за моим братом Александром).

Осветительные лампы были тогда мощные, от них жар идёт, а люди все немолодые, смотрю, их как-то разморило…

А у нас на студии был буфет. По случаю приезда МХАТовцев туда завезли хороший коньячок. И Грибов с Литвиновым куда-то без конца выходят. Встанут, нырнут под камеру – и в буфет. А потом тихонько возвращаются. И другие за ними потянулись.

Я сижу за режиссёрским пультом, актёры – в студии за небольшими столиками (как на «Голубом огоньке»). И я смотрю по мониторам – они куда- то исчезают…

Камеры были огромные, 300 килограммов, ездили на колёсиках, шнуры за ними таскали капельмейстеры (так красиво профессия называлась).

Я говорю операторам по внутренней связи: «Ребята, они, наверное, в буфет ходят». «Нет, – отвечают, – в туалет».

Эфир был прямой, записи тогда вообще не было. К концу передачи они крепко назюзюкались, особенно Грибов и Ливанов (отец всем известного теперь Василия - нашего Шерлока Холмса). Но всё прошло хорошо, актёры были великие, и зрители, думаю, ничего не заметили.

А вечером многие из них оказались у нас дома, на Кузнецова. Их привёл Евтушенко. Он тоже в это время был в Ульяновске.

Разговаривали, шутили, смеялись. Я жарила картошку, накрывала стол. У Евтушенко болело горло, Яша его мазал люголем (у Яши горло болело всегда). Кто-то играл на пианино, Евтушенко рассказывал всякие истории.

...Когда незадолго до своего ухода Евгений Александрович снова побывал в Ульяновске и снова выступал во Дворце книги. я в конце встречи протиснулась к нему, протянула на подпись книгу Галки Печёркиной. Там был рассказ о тех его днях в Ульяновске и даже несколько снимков. Что-то в его глазах мелькнуло...

Счастье на всю жизнь

На Яшу я положила глаз в нашем Дворце книги. Там, в огромном читальном зале, обложившись книжками, мы проводили уйму времени. В моей компании был Миша Егоров, замечательный мальчик, который очень хорошо пел. И с ним пел Яша – они уже тогда, в школьные годы, были знаменитыми ульяновскими певцами. Девчонки за ними бегали. На 7 ноября Миша пришёл к нам и пригласил меня к себе домой. Мама меня отпустила. И там, в компании, я встретила Яшу. Они снова пели, я была совершенно очарована, и Яша пошёл меня провожать…

Мы с Яшей стали встречаться. Он был на три года меня младше. А мой брат Шурик был боксёр, крутой парень (всех его друзей пересажали, а он удержался благодаря моей маме). Так вот он сказал про Яшу: «Чтобы этот шпиндик около нашего дома не появлялся…» Встречали и лупили его. Если это было при мне, я бросалась его защищать. А Шурке дома устраивала скандал. Поженились мы на последнем курсе: я училась в педагогическом, а Яша ‒ в сельскохозяйственном. (Он потом и политехнический окончил, всю жизнь проработал на «приборке», лекции в политехе читал и продолжал петь, в том числе со сцены Ленинского мемориала.)

…В этом году пять лет, как Яши не стало.

«Ну что сказать, мой старый друг...»

В Ульяновск приехал Марк Бернес. В студии телевидения ему предстоял концерт – сольный. Я встречала его в вестибюле. Он приехал с аккомпаниатором, поздоровался очень сдержанно. Это был усталый, пожилой человек, я проводила его в кабинет главного редактора Воронцова. Кабинет пустоватый, какой-то очень официальный.

Марк Наумович снял пальто и, извинившись, прилёг на диван. Я поняла, что пока ни о чём не надо говорить. Аккомпаниатора провела в студию к роялю, проверили звук, о репетиции не было даже и мысли.

Я принесла Бернесу стакан чая, спросила, может, ещё что-то надо. Поднялась в редакцию. Мне было тревожно. Поговорила с редактором, спустилась вниз… Боль, жалость… Одиночество безмолвно лежащего знаменитого певца. Вызвали скорую помощь, врач сделал укол, посмотрев на меня, сказал: «Вставать нельзя!»

Скорая уехала, Марк приподнялся, сел и сказал: «Я буду петь». Все были молча напряжены. Возражать никто не мог. «Я буду петь!» ‒ я видела красивого светловолосого артиста, в которого все когда-то поголовно влюбились, когда он исполнял «Землянку» и «Тёмную ночь», а передо мной сидел тот, повзрослевший, солдат в тёмном элегантном костюме. Я поправила ему воротник, стряхнула крошки с пиджака, а он, поднявшись, твёрдо пошёл в студию.

Прямой эфир… Я на пульте. Аккомпаниатор поддержал меня взглядом. Все чувствовали ответственность за такого родного и близкого человека, знакомого нам все эти годы по фильмам и передачам телевидения.

«Эфир!» – прозвучал голос по внутренней связи. И началось это таинство великого певца и актёра. «Спят курганы тёмные, солнцем опалённые…», «Тёмная ночь, только пули свистят по степи…», «Шаланды, полные кефали…», «Ну что сказать, мой старый друг, мы в этом сами виноваты…», «Три года ты мне снилась, а встретилась вчера…».

Из студии выходил человек, совершивший почти подвиг. Но об этом знали только мы. Не петь он не мог, это было содержанием и сутью его жизни.