Художник Слесарский: «Учиться надо всегда, будь ты хоть сто раз мастер»

7 августа в Музее изобразительного искусства XX–XXI веков открылась выставка произведений одного из самых почитаемых ульяновских живописцев – Станислава Слесарского «В душе России уголок».

Выставка посвящена 80-летию мастера. Несмотря на то, что на ней представлена лишь малая часть его работ, она в полной мере отражает весь его творческий путь. Собственно, и весь разговор получился о том, как творчество может вершить судьбу человека, способствовать его нравственному и физическому здоровью. Кстати, выставка продлится до 12 октября, так что каждый желающий имеет все шансы её посетить.

Отголоски увлечений

Сергей Юрьев, ul.aif.ru: Станислав Петрович, эта выставка разместилась всего в двух залах, и наверняка здесь представлено далеко не всё, что вам хотелось бы показать. По какому принципу вы отбирали работы?

Станислав Слесарский: Заведующая музеем Елена Николаевна Сергеева высказала ряд пожеланий, которые было сложно совместить: во-первых, представить мой творческий путь как можно более полно, во-вторых – сделать это минимальным количеством работ, поскольку музейное пространство ограничено в размерах, а параллельно работает ещё несколько выставок. В-третьих, наиболее полно представить работы, сделанные на пленэре, на международной ассамблее художников «Пластовская осень». Так что выбор был довольно трудный, но меня поразило, с каким мастерством была смонтирована экспозиция. Я бы сам так точно не смог. За это – большая благодарность. И ей, и всем, музейным работникам, кто в этом участвовал…

– Вот вы говорили, что невозможно определить, к каким «измам» можно отнести работы Аркадия Пластова. Но, глядя на вашу выставку, я сталкиваюсь с той же задачей: здесь есть всё – и реализм, и что-то от импрессионизма, сюрреализма, иконописи, а, возможно, и ещё чего-то, что я не разглядел. С чем связано такое разнообразие?

– Это всё отголоски того, что меня увлекало в разные периоды времени. После окончания института мне приходилось заниматься и монументальным искусством, и мозаикой, и настенной росписью. Недавнему студенту никто особой свободы выбора не предоставлял: дали работу – делай. Лет десять занимался иконописью, и мне очень нравился Рублёвский стиль, свойственный XIV–XV векам… И всё, чем бы художник ни занимался, отражается на дальнейшем творчестве. А когда лет пятнадцать назад начались пленэры «Пластовская осень», я постепенно открыл для себя совершенно новый мир цвета… У Аркадия Александровича была совершенно особая мастерская – без стен и потолка. По сути – пленэр. Что видел, то и писал…

– Но в его творчестве также были и элементы фантазии.

– Конечно! Только в основе всякой фантазии должно быть наблюдение, правда жизни. И фантазии его внушали такое же доверие, как и реалистические пейзажи, как и бесчисленное множество портретов земляков. И всё, что он делал, – больше чем просто описание сельского быта. Это философия, это возможность понять душу русской деревни.

Картины – как дети…

– Среди тех произведений, что представлены на выставке, есть одно – самое любимое?

– Нет. Все они для меня – как дети. Это выросшие дети, над чьей судьбой я уже не властен. У них своя жизнь, но я не представляю, как одних можно любить больше других. И я предпочитаю не оглядываться назад. Художник живёт, пока он в поиске, пока он в работе. А работы предстоит ещё очень много. Поэтому и жить приходится долго…

– То есть творчество жить помогает?

– Не совсем так… Творчество – это сама жизнь. Человек живёт, пока творит, и творит, пока живёт. Иначе и жить незачем.

– Но многие люди вполне обходятся и без творчества…

– Тут уж каждому – своё. Но я иной жизни для себя не представляю.

Жизнь как творческий подвиг

– Вот смотрю я на вашу картину «Деревенская муза поэта Чеснокова», и терзает меня вопрос: упадёт он с кровати или нет? А вы как думаете?

– Думаю, что нет. Картина написана через восемь лет после трагической гибели Анатолия Чеснокова, но стихи его до сих пор помнят, читают, и уже это говорит о многом. Любой творческий человек жив, пока живы его творения или о них хотя бы помнят. Так что и он жив, и муза его жива. Да, положение его на кровати кажется неустойчивым – как и вся его жизнь, в которой он не искал ни покоя, ни благополучия. Зато его помнят, а это, наверное, главное…

– А вот другая ваша картина «Ван Гог. Подсолнухи для Гогена» явно подсказывает, что не только Пластов является для вас источником вдохновения. Это так?

– Меня всегда, ещё со студенческих времён, поражало мастерство Ван Гога делать живым каждый мазок. Конечно, он не мог на меня не повлиять… Вся его жизнь была подвигом во имя искусства. Он отрешался от мирского благополучия ради творчества. Кстати, может быть, со стороны это не слишком заметно, но между ним и Пластовым гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Ван Гог и Поль Гоген являются для меня образцом преданности искусству.

– Как судьба вас забросила в Ульяновск?

– В моём переезде не было никакой мистики. Видимо, кто-то счёл, что ульяновское отделение Союза художников нуждается в пополнении, и мне предложили то, о чём я в Казани мог только мечтать, – и квартиру, и мастерскую. Тогда в Ульяновске обком КПСС возглавлял Геннадий Васильевич Колбин, который охотно поддерживал творческие союзы. А в Новом городе было построено много мастерских на верхних этажах высоток, которым никто не собирался позволить «простаивать». Так что я получил официальное приглашение, и причин им не воспользоваться у меня не было. А потом выяснилось, что мои предки – выходцы из Старомайнского района, из села Матвеевка. Ещё не зная об этом, я там купил дом, а потом оказалось, что именно здесь жили мои деды и прадеды…

– А вы говорите – никакой мистики… Очень даже похоже на перст судьбы.

– Если это и судьба, то я ей благодарен. Жизнь моя здесь оказалась очень плодотворной. В Прислонихе, на родине Аркадия Пластова, я вдруг осознал, что нашёл именно то, чего мне в жизни и творчестве не хватало. Прислониха стала для меня источником сюжетов, как и для Аркадия Александровича. И хотя я не застал его живым, но там так бережно сохранена атмосфера, в которой он творил, что я будто дышал с ним одним воздухом. Русскую деревню я любил всегда, в детстве нередко лето проводил в сельской местности… А уж когда погрузился в творчество Пластова, проникся его «энциклопедией деревенской жизни», то понял, что нет смысла «высасывать из пальца» какие-то сюжеты, когда их дарит сама жизнь, сама природа. Пластов настолько правдив, что под категорию соцреалиста он явно не подпадает. У него своя правда, которая выше всяческих «измов»… В Прислонихе, в его мастерской, есть работы, которые больше нигде не увидишь: этюды, наброски, портреты земляков. Увидеть «кухню» великого художника – это очень много значит для любого живописца. Мне это позволило сделать множество открытий – и в окружающем мире, и в себе… Это тоже школа. А учиться надо всегда, будь ты хоть сто раз мастер. И у природы, и у людей… Совершенства достичь невозможно, но двигаться к нему надо всегда. Иначе творческий поиск теряет смысл…