Виктор Абашин известен в Ульяновской области как человек одной из самых мирных профессий – строитель. Начав обычным рабочим, он закончил свой трудовой путь заместителем директор треста. Но самые яркие воспоминания у него сохранились со времён Великой Отечественной войны, когда он ещё мальчишкой оказался на оккупированной территории и несколько месяцев был узником фашистского концлагеря.
Виктор Михайлович поделился с нами своими взглядами на прошлое и настоящее.
Сергей Юрьев: Виктор Михайлович, как вы оказались в концлагере?
Виктор Абашин: Я тогда, в 1941 году пошёл в первый класс, но проучился всего месяц – 6 октября 1941 наша деревня Барановка оказалась на территории, оккупированной немцами. В конце мая 1943-го в деревню ворвался карательный отряд СС. Все взрослые мужчины были на фронте, а всех оставшихся, женщин, стариков и детей фашисты погнали на запад, спалив всю деревню. Нас гнали по левой стороне дороги, а по правой, в противоположную сторону, двигались немецкие танки и грузовики с солдатами и боеприпасами. Они прикрывались нами как «живым щитом» от нашей авиации. Так нас гнали до Брянска, где был концлагерь. 4 сентября нас погрузили в эшелон для отправки в Германию. Но на четвёртый день пути, между городами Сумы и Чернигов эшелон подорвали партизаны
эшелон подорвали партизаны. Мы разбежались кто куда, но за несколько дней немцы большинство переловили и загнали в «гетто», устроенное близ городка Тростянец - непосредственно пред линией немецкой обороны – надеясь прикрыть нами свои войска от огня «катюш». И спасло нас то, что направление удара Советской армии оказалось в другом месте, и вскоре нас освободили. Домой мы с матерью и младшими братом и сестрой добирались своим ходом – то пешком, то на попутках. Вернулись в сожженную деревню, начали строить землянки. В 1944 году открыли в землянке школу.
А отец вернулся домой в конце 1945 года после тяжёлого ранения.
- Пребывание на оккупированной территории и в концлагере имело для вас какие-то последствия?
- В 1950 году я закончил школу-семилетку и отправился с двумя товарищами поступать в военно-морское училище в Клайпеде, где готовили электромехаников, судовых механиков и штурманов дальнего плаванья. Мы, конечно, заявили, что хотим стать штурманами. Прошли медкомиссию, сдали все экзамены, но в анкетах честно написали, что находились на оккупированной территории и были в концлагере. И начальник приёмной комиссии, капитан второго ранга, нам посоветовал больше не пытаться поступать в это училище, а если захотим учить ещё где-нибудь, ни в кое случае не отражать в анкете этого факта биографии. На том и кончилась моя морская «карьера». Но домой возвращаться после такого «провала» нам было как-то неудобно. Да и вообще не принято было тогда «сидеть на шее» у родителей. Поступил в ФЗУ, отучился три месяца, получил специальность слесаря-монтажника и был направлен в Москву – на строительство гостиницы «Ленинградская». Там и работал до мая 1952 года.
- А как же учёба?
- Чем мне нравились советские времена и порядки, так это вниманием к каждому человеку. Как только я поселился в общежитие в Люблино, сообщили, что меня разыскивает секретарь комсомольской ячейки. И он мне и сказал, что я зачислен в вечернюю школу. Я даже заявления не писал. Тогда само государство было заинтересовано в образованных гражданах. И потом оттого, как я учился, зависели многие «привилегии». Например, хорошо учишься – живи в комнате на трёх человек. Начнешь сачковать, пропускать занятия – переселяйся в шестиместную. Так и закончил восьмой класс, а после этого меня призвали в армию.
- Где и как служили?
- Отправили меня на Украину. Оказался в Луцке Волынской области – в школе младших авиационных специалистов. Так стал стрелком-радистом на штурмовике ИЛ-10. Это был 1952 год, и тогда по лесам ещё бродили недобитые бендеровцы, да и в городах было неспокойно. Однажды нас и другие воинские части подняли по тревоге, поставили в оцепленье вокруг лесного массива, где скрывалась банда. Внутрь вошли «краснопогонники» - внутренние войска, а мы получили приказ стрелять без предупреждения во всё, что движется. Да и в городах ещё было неспокойно. Нас предупреждали, чтобы поодиночке не ходили, а то могут раздеть и разуть…
Но на Украине я отслужил год, и ещё три года – в боевой части на территории Польши.
В авиации тогда срочная служба длилась четыре года.
- И тогда никто не пытался «откосить» от службы?
- Наоборот! Все стремились попасть в армию! И не только потому, что жизнь на гражданке тогда была трудной, а просто это считалось естественным – служить Родине. Даже те, кто по каким-то причинам получал отсрочку, возмущались: почему кого-то берут, а их – нет… Мужчина, который не служил в армии, считался в чём-то неполноценным. У меня было пятеро братьев, и все служили в армии.
- А такие большие семьи в то время были делом обычным? Ведь сейчас мы материально живём гораздо лучше, но немногие решаются на второго, тем более, на третьего ребёнка…
- У меня было пятеро братьев и четыре сестры. Родители до пенсии работали сначала в колхозе, а потом в совхозе. И тогда считалось так: чем больше детей, тем больше надежд на будущее. Да и в подсобном хозяйстве надо было кому-то работать. Большой семье было проще выжить. И даже те дети, что уезжали в город, старались брать отпуск или часть отпуска именно в то время, когда идёт посадка на огородах или сенокос – чтобы приехать в деревню и помочь родителям. Так что, наша большая семья исключением не была.
- Не чувствовалось в те годы угрозы новой войны?
- Во всяком случае, приходилось «держать порох сухим». Та территории Западной Украины и Польши было множество советских воинских частей – и авиация, и танки, и артиллерия. За год экипаж каждого самолёта должен был налетать 250 часов. А ведь ещё пару лет назад нормой для современного российского военного лётчика было всего 22 часа в воздухе! Надеюсь, что сейчас положение изменилось к лучшему.
А после армии я вернулся в Подмосковье, поступил в школу мастеров, которая как раз была на базе восьмилетки. А потом получил направление в город Ангарск, где создавалась наша химическая промышленность - производство ракетного топлива и горючего для реактивных самолётов. В Германии с уцелевших заводов демонтировали оборудование и устанавливали там. Однако более опытный товарищ мне предупредил: в Сибирь лучше ехать женатым. Там, хоть и заработки хорошие, но женщин и так на всех не хватает. Так и женился я на Екатерине, уроженке Ульяновска, которая тоже в Москве работала на стройке.
Но в Ангарске мы пробыли лишь месяц. Поскольку работать предстояло с заключёнными, прошли краткий курс юриспруденции и психологии поведения данного контингента – чтобы избежать проблем в дальнейшем. А потом нас, группу в десять человек, отправили в посёлок Шилка Забайкальского края. Река Шилка, сливаясь с рекой Аргунь, дают начало Амуру, и их междуречье очень богато полезными ископаемыми. Там почти вся таблица Менделеева – и литий, и бериллий, и уран, и многое-многое другое. Именно эти месторождения тогда решено было осваивать. Перед нами стояла задача построить там город на тридцать тысяч жителей и три обогатительных фабрики. И всё это - за три года силами двух полков стройбата и трёх зоны с заключенными. И всё построили в срок, хотя грунт там – где скала, где вечная мерзлота. А секрет простой: как говорило начальство, восьмичасовой рабочий день – работаем с восьми и до восьми… Но солдатам из стройбата платили зарплату, как вольнонаёмным, а заключённым, если выполняли норму выработки на 121 процент, год зачитывался, как три. Так что, всем было, за что работать.
- А как попали в Ульяновск?
- Там, в Шилке, у нас родилась дочь, а я закончил-таки десятилетку. Но условия для жизни там не самые благоприятные: 1300 метров над уровнем моря, нехватка кислорода. Так что, как только город и заводы были построены, мы задумались о том, куда перебираться. Приехали в Ульяновск, на родину жены. Ей сестра написала, что здесь начинается комсомольско-молодёжная стройка – Новоульяновский цементный завод. Там работал мастером, прорабом, старшим прорабом, начальником производственно-технического отдела, заместителем директора завода по капитальному строительству. Оттуда был командирован на строительство гостиницы «Венец», когда начали реконструкцию цента Ульяновска к столетию Ленина. Даже получил правительственную награду – орден «Знак почёта».
В 1973 году в области началось массовое строительство элеваторов, организовалось СМУ «Элеваторстрой», о обком КПСС направил меня туда главным инженером. Организация была серьёзная, стабильная, но всё начало постепенно разрушаться с наступлением Перестройки. Началось всё с различных реорганизаций и закончилось приватизацией. Трудно что-то сохранить, когда дураки приходят к власти.
- Вы считаете, что был иной путь?
- Если бы Андропов прожил ещё года два-три, Ульяновск сегодня был бы одним из мировых центров промышленности и науки. Я частенько бывал в нашем главке в Москве, беседовал с проектировщиками и знаю, какие грандиозные планы были в отношении нашего города. Воронежский институт проектировал мост через Волгу с целым комплексом транспортных развязок, современные автострады с разделительной полосой от Ульяновска до Куйбышева, Сызрани и Казани, а ещё – через Кузоватово на Новоспасское для выхода на магистраль Челябинск-Москва. Я работал на строительстве Ульяновского Центра микроэлектроники и завода «Искра», и знаю: если бы эти проекты были доведены до завершения, то у нас были бы сейчас свои, отечественные, а не китайские, компьютеры и сотовые телефоны, да и вообще любая электроника. И все эти планы разрушили Горбочов и Ельцин. Я помню Ельцина, когда тот, будучи руководителем Госстроя, приезжал в Ульяновск, контролировать строительство гостиницы «Октябрьская». Так он самостоятельно ходить не мог, его всё время двое под руки вели.
- В том, что сейчас происходит на Украине, тоже он виноват?
- Изначальная причина в развале СССР! Я же служил в Луцке и, не смотря на то, что по лесам ещё бродили остатки бендеровцев, обстановка в городе была вполне доброжелательная. Там был пединститут, школа рабочей молодёжи, где преподавали на русском языке и учились военнослужащие-сверхсрочники. И местное население относилось к нам достаточно приветливо. Нормально общались. Были люди, как люди…У меня сейчас сестра живёт в Харьковской области, перезваниваемся с ней постоянно. Но она проживает в селе, и туда пока все эти события не докатились. Но поражает, как пропаганда может довести до безумия значительную часть целого народа. Такое уже было в Германии во времена фашизма, и оказывается, что кого-то история ничему не учит.
- Вы являетесь членом центрального совета Союза бывших малолетних узников концлагерей. Каковы задачи этой организации?
- Бывшие узники концлагерей – сейчас уже пожилые люди, у них есть свои проблемы, и их надо решать. Одно дело, если к властям обращаешься единолично, и совсем другое – если от имени организации. Например, нам, например, удалось добиться, чтобы нас уравняли в правах с участниками Великой Отечественной войны.
Тем, кто хочет слышать 
Поисковик Сергей Зуев: «Всё началось с поисков прадеда» 
Судьбы. Когда любовь сильнее смерти 
Владимир Шаманов: «Наше богатство не нефть и газ, а русский солдат» 
Новоспасские ветераны вспоминают войну