Накануне дня Победы всё ярче в памяти оживает встреча в доме моей коллеги – журналиста радио Тамары Епериной в конце июня 2016 года. Она и её папа – наш давний знакомец, автор и герой «Детских дневников войны» Александр Михайлович Ведин – принимали у себя составителя и летописца Геннадия Дёмочкина и их близкую родственницу, героиню книги «Девчонки и мальчишки» Алевтину Анатольевну Еперину (в замужестве Поддубскую).
Скольно нужно знать о войне?
День был жаркий, чай горячий, воспоминаний – до слёз. Александр Михайлович тогда находился под впечатлением от прослушенной на сайте «АиФ» аудиозаписи своего дневника в исполнении актёра Михаила Пореченкова. Алечка, так Алевтину Анатольевну зовут все близкие, неожиданно для себя стала героиней книги и вспомнила, казалось бы, давно забытые факты.
Главным поводом той встречи стала вышедшая из печати 29 книга Геннадия Дёмочкина «Девчонки и мальчишки. Семеро из детей войны». Семь монологов детей войны до сих пор жгут моё сердце. Исповедальный тон повествования производит эффект аудиозаписи – рассказы «постоянно звучат в голове» и не оставляют в покое, сколько бы времени ни прошло. Я уже до неприличия «зачитала» книжицу. Тираж этого сборника всего 100 экземпляров, издавался он на деньги самих героев и героинь. По крупицам, словно жемчужинки, собраны редкие факты. Постараемся постепенно рассказать обо всех семерых.
Откуда у Героя граната?
Из воспоминаний Аркадия Егуткина, уроженца города Гомеля Белорусской ССР. В Ульяновскую область переехал в 1942 году в результате эвакуации. Мальчишкой жил в селе Должниково Базарносызганского района.
Было этому дяде Пете лет двадцать, не больше. Мало того, он приехал с адъютантом Иваном, которому после ранения (они с Петром лечились в одном госпитале) поручили год быть на довольствии рядом с Героем.Врезалась в память его история про местную знаменитость – Петра Ивановича Голиченкова, звание Героя Советского Союза он получил в начале войны. Он был знаменитым снайпером на Ленинградском фронте. На его счету где-то 240, что ли, убитых фашистов (о нём и книжка есть). Был он маленького росточка. Мы звали его дядей Петей, он вернулся в родное село после войны контуженный, было у него что-то вроде тика. Вернулся в 1942 году после госпиталя с именной (!) снайперской винтовкой.
Герою выстроили в деревне шикарный (по тем временам) дом в роще из старых лип – с новым срубом, крытым двором, огородили забором. А психология у Петра была пацанская. Мы приходили и просили: «Дядь Петь, покажи винтовку». Он доставал, показывал, кончалось это обычно тем, что он брал эту винтовку с оптическим прицелом, и все мы шли на запруду, которая носила библейское название «иордань», как бы святая купель. Там был чистейший родник и стояла иконка. Там он присаживался, прицеливался и пускал пулю так, что она, как торпеда, с брызгами скакала по поверхности воды. У нас это вызывало дикий восторг: «Ну, дядь Петь, ну ещё, ещё!». «Нет, хватит. Патроны надо экономить». (Я уж потом, в более зрелые годы в голове прокручивал: надо же, разрешили человеку вернуться в тыл с именной винтовкой, да ещё с патронами.)
Потом дяде Пете нашли невесту из мордовской деревни: изумительной красоты девушку, на полголовы выше Героя. Хорошая семья сложилась. На всех колхозных собраниях, а мы, мальчишки, и там всё время тёрлись, Пётр Иванович сидел в президиуме. И в конце каждого собрания председательствующий обращался к нему с одной просьбой: «Пётр Иваныч, ну расскажи народу, за что ты Героя на войне получил».
И что было интересно, этих 240 убитых немцев он не считал за подвиг. А рассказывал так, что его взяли в плен и шесть немцев его вели. Где-то они остановились, и он попросился до ветру. Те ему сказали: «Ну, сходи». Он отошёл, а в нижнем белье у него была спрятана граната-лимонка. Он её бросил и всех немцев положил. Вот за это ему дали Героя. Не за 240 немцев, – он это за подвиг не считал…
Художник Аркадий Ефимович Егуткин в прошлом году отметил 80-летний юбилей своей персональной выставкой. Сегодня он подолгу живёт у детей и внуков в Израиле но, безусловно, своей родиной считает Ульяновск. Тоскует и видит во сне своих друзей, живых и уже покойных.
Какие были немцы в плену?
Из воспоминаний Ляли Быковой. В Ульяновске с 1943 года. Елена Петровна Быкова (в замужестве Лазарева) после окончания школы № 3 и педагогического института три года отработала учителем в селе Тетюшское, после чего вернулась в Ульяновск и до пенсии преподавала математику и теоретическую механику в танковом и военно-техническом училищах, в т.ч. и для иностранцев.
– Я иногда ложусь спать, закрываю глаза, и у меня в ушах мерный стук… Сотни башмаков по мостовой. По улице Ленина ведут на работу пленных немцев: утром наверх, вечером вниз. Бараки у них были на берегу Свияги где-то в районе нынешнего старого моста, а строили они дома на Ленина.
– Какими были немцы, как они выглядели?
– Они были люди. У некоторых были голубые глаза. Но никогда я не видела в них злость. Может быть, я – ребёнок, девчонка, причём худющая, иногда в платьишке, иногда в одних трусиках. Бежишь к ним, корку хлеба или луковицу сунешь, а он тебе взамен…
– Они же враги были…
– Нам этого не привили, что они враги. Бабушка и мама были коммунисты. Но они нам говорили так: «Войну начали не эти люди, их так же, как и наших солдат, послали. Он, может, и держал автомат, но никогда не стрелял в наших». Ведь их взяли в плен в конце войны, они сдавались целыми частями. Я не помню лиц пожилых, лица были молодыми. Конечно, в день Побед что мы только в них не кидали: палки, комья земли, осколки булыжника. А они – вся колонна шли, закрыв головы руками.
…Когда в колонне немцу кусочек хлеба дашь, он обязательно тебе несколько гвоздиков протянет. И у того, кто приготовил их, были ждущие глаза, мол, у меня есть что поменять.
Однажды к нам во двор зашёл немец, лицо бритое, в кепке, не сказать бы, что очень худой, (наш дядя Ваня – дворник – был куда худее). И он молча сделал руку вот так, даже не протянул её, а просто ладонью кверху. Нас во дворе было три человека. Мы с огородика во дворе нарвали ему луку, щавеля. Тётя Нина Крайнова вышла, дала ему сырую картофелину. А тётя Нина Жукова несла в кошёлке мусор на помойку. Увидела немца, достала из кошёлки заплесневелую корку хлеба, потёрла о юбку и даёт ему. Он осторожно эту корку берёт и говорит, что-то вроде «матка» или «мамка» и кивает головой, вроде благодарит. А через забор от нашего двора был областной военкомат (он и сейчас там). К отцу нашего товарища Витьки Полищука мы ходили в гости. Он был там и сторож, и конюх, и дворник. И он заведовал подземным складом, куда привозили пайки для офицеров. В фанерных ящиках (кубах) привозили американские галеты, печенье, пряники, халву. Он всё оттуда раздаст, а на дне остаются крошки. Он нас свистит – и мы через забор. У меня преимущество, я подставляю подол (мальчишки в одних трусишках летом чаще всего), и он мне эти крошки насыпает. Так вот, когда зашёл пленный немец к нам во двор, кто-то из ребят, видно, сказал в военкомате об этом. Из-за забора появился дежурный старшина, но он тоже обошелся с немцем мирно: не кричал, не толкал. Просто сказал ему: давай возвращайся в строй, твои уже прошли.
Если спускаться по Шевченко, то с левой стороны была баня и вошебойка. Туда немцев водили на помывку и на прожарку. Я сама один раз наблюдала, как они ещё на улице раздевались и об столб стукали свою одежду – стряхивали вшей перед тем, как отдать вещи в прожарку.
За что их звали «Неуловимые»?
Из воспоминаний об отце Али Епериной, родители которой были врачами. Война их обоих застала в посёлке Северный Рудник Челябинской области. В июле забрали отца, и он начинает служить во фронтовом госпитале, а маму направляют в Копейск в тыловой эвакогоспиталь.
Папин госпиталь отступал вместе с армией в Белоруссии, в какой-то момент отстал и попал в окружение. Оставался какой-то коридор и отцу говорили: «Анатолий Иванович, успеете ещё выйти». Кто-то из медперсонала, спасая свои жизни, бежал, а папа с другими медработниками остались вместе с ранеными и попали в плен.
Это был 1941 год. В бумагах от папы я нашла вот такой документ:
«Я, врач горроддома, Шевченко Клавдия Прокофьевна, проживающая в городе Челябинске, 23 июня 1941 г. была призвана в ряды РККА. Со мной был Еперин Алексей Иванович, медсанбат 179 дивизии, которого я знала как хорошего товарища, знающего своё дело и проявившего себя человеком, любящим свою Родину.
В августе месяце наша часть была окружена, и мы вместе с врачом Епериным попали в плен, где он также не забывал честь советского гражданина, и его единственной целью было бежать из плена, чтобы затем бить врага в тылу. В 1942 году я бежала из плена и была в партизанской бригаде майора Морозова, и слышала, что товарищ Еперин тоже находится в партизанской бригаде тов. Марченко, где, не щадя своих сил и знаний, защищает Родину и восстанавливает здоровье раненых партизан». Именно этот документ сыграл, скорее всего, важную роль в послевоенной реабилитации Еперина. А первое письмо своим деткам и жене Алексей Иванович написал 27 августа 1943 года, а до этого числился без вести пропавшим: «Всей истории, что была со мной не описываю, скажу только одно, что раненный в ногу и голову, попал в фашистский плен. Что пережил от немцев, тяжело описать: издевательства, побои, плети, голод. Но остался жив, не раз убегал из лагеря, два раза кончалось неудачей, за что расплачивался своим здоровьем. Наконец на третий раз попал в партизанский отряд…»
Как рассказывает Алечка, её отец в плену работал врачом в санитарном бараке. Комиссаров и офицеров, которые поступали к нему, он выдавал за санитаров. Через «тифозный» барак организовывал побеги. Их партизанская бригада особого назначения называлась «Неуловимые».
Где искать правду о войне? 
Герой не по бумагам 
Как будут платить «детям войны»? 
Девчата на войне. Наше достояние в их воспоминаниях