Он был человеком публичным, о нем много написано и сказано. Но о его другой, семейной, жизни, неизвестно почти ничего. В канун печальной годовщины мы встретились с вдовой Александра Николаевича Ириной Зубовой.
Одногруппники
Досье | |
---|---|
Ирина Львовна Зубова родилась в Ульяновске, закончила УлГПУ в 1981 году, работала учителем истории в школе №2. Закончила аспирантуру по философии, когда ей было уже за 40. Сейчас доцент кафедры истории УлГУ. Вдова. Есть дочь и две внучки. |
Фото из архива семьи Зубовых |
Они были одногруппниками, поженились на 4-м курсе истфака пединститута.Вспоминая Зубова-первокурсника, Ирина говорит: деревенский парнишка, лохматый, в цветастой рубахе и олимпийке (потом в гардеробе появился черный кримпленовый костюм). А к третьему курсу он уже звезда пединститута - председатель профкома с правом свободного посещения занятий.
- В институте преподаватели относились к нему настороженно, даже называли верхоглядом, возможно, из-за свободного посещения и активной общественной деятельности, и меня это очень обижало, - вспоминает Ирина Зубова. - У нас тогда было три преподавателя-легенды: Иванова, Сытин и Левинтов. И с каждым из них у него были свои «истории». К Сытину Саша ходил на переэкзаменовки по несколько раз, но когда в 1988 году встал вопрос, кто должен стать директором заповедника имени Ленина, Сытин выдвинул его кандидатуру. Спустя многие годы я объяснила придирки преподавателей тем, что они, понимая его возможности и энергетику, выращивали из него настоящего историка, гражданина-патриота с хорошими знаниями.
Александру Зубову было всего 28, когда он стал директором заповедника имени В.И. Ленина – человеком, на которого была возложена миссия: сохранить историческое наследие целого города.И жизнь закрутилась в особом режиме: рано утром - уже на работе, поздно вечером – еще там. Или все отдавать делу, или ничего не получится – он был весь в этом.
Вспоминая те годы, Ирина Львовна видит картинку, как они с маленькой Мариной идут встречать с работы отца, и дочка бежит ему навстречу, но «больше все-таки запомнилось, как ждали его домой».
Много лет спустя, когда здоровье уже не позволяло Александру Николаевичу «крутиться» в двенадцатичасовом режиме и когда домой он приходил раньше, работа все равно не отпускала -продолжалась на телефоне: звонки, звонки… переговоры.
И вечная жажда
Страшный диагноз - хроническая почечная недостаточность, терминальная стадия – Зубову поставили, когда ему было 36 лет.
- Пустить болезнь в свою жизнь сложно – сначала отказываешься верить, что это произошло с тобой, а потом учишься с этим жить, - говорит Ирина Зубова. -Он почти всю жизнь не ел и не пил досыта. В детстве недоедал в интернате (в его родной Елховке не было школы), а тут эта болезнь – пить вволю нельзя, есть – тоже. Когда мы покупали один стакан кваса на двоих, продавщицы удивлялись: почему на двоих. Ему нельзя было целый – надо было делиться. А пить он хотел всегда.
Конечно, Зубов не мог мириться с болезнью-приговором, и когда ему сказали, что после подсадки донорской почки он побежит, согласился на операцию сразу и безоговорочно, не оценивая шансов на успех. Операция состоялась, полгода они с женой провели вместе в Москве, в институте трансплантологии.Это было невероятно сложное время. И все-таки надежды не оправдались: криз отторжения донорской почки повторялся снова и снова, продолжалась жизнь на диализе.
Что подкосило…
Воевал, кричал, огрызался – так сам Зубов говорил о своих 24 годах работы в Заповеднике. У него далеко не всегда ладно складывалось с властью, и не только с ней. Ему постоянно надо было держать удар и самому нападать.
- Как он к этому относился? Внешне спокойно, хотя понятно, что переживал, не железный, - говорит Ирина Львовна. – Он никогда не отвечал на отдельные нападки, не разменивался. Но собирал аргументы, обосновывал итогда…
Я считаю, что его подкосил проигрыш на выборах в Городскую Думу в 2010 году. Мы с дочерью его уговаривали не ввязываться в это дело. А он стоял на своем, хотел еще что-то сделать для заповедника, говорил, что как депутату Думы ему будет проще решать многие вопросы. Он очень серьезно подошел к этой избирательной кампании. Каждый день – встречи с избирателями. Неважно, какая погода, какое самочувствие: шел, говорил, убеждал…
Его подкосило не то, что в итоге он не стал депутатом, а то, что не прошел в своем округе, где живут люди, которым особенно хорошо понятно, насколько важно сохранять историческое наследие, и были видны результаты его труда. Знаете, выборы - это такая штука… Что такое честные выборы в принципе? Он совсем немного уступил лидеру и в итоге решил, что фактически победил. И на этом подвел черту.
Я знаю, как он переживал, когда кадры, которые он вырастил, стали перетекать в правительство. Конечно, гордился, что это специалисты, которых он вырастил, но не без горечи гордился.
Немощь и мощь
Что он серьезно болен, что живет на диализе, знали все. Но его энергия и энергетика отодвигали на дальний-дальний план вопрос о болезни. По жизни слово «немощь» не сшивалось с его образом, потому что он был мощной личностью по сути.
- Инвалидность мы не оформляли, хотя сразу, как он только заболел, нам сказали, что это первая группа, без права работать, - говорит Ирина Зубова. – Да, ему помогли обойти этот вопрос, жить без инвалидности, работать. Как это удалось, не буду говорить. Но это дало ему 18 лет жизни. Полноценной. Без работы, без веры в то, что он делает важное дело, он бы столько не прожил. Он работал до конца. Уже не вставал, но звонил и звонил по телефону… Что тут говорить?
Врачи его упрекали в том, что он не всегда соблюдает диету, режим – было такое дело. Но если бы он был занят своей болезнью, скрупулезно и постоянно высчитывал, что ему можно, а чего нельзя, он бы ушел гораздо раньше. У него были свои «отношения» с болезнью, свои методы и рецепты. Например, ходил в баню париться, говорил, что через кожу выходят шлаки, и это дополнительный диализ. Верил в это.
Смертельный марафон
- Мы узнали, что у него рак легких в ноябре, практически за три месяца до смерти. Уже четвертая стадия – фактически конец. До сих пор не понимаю, почему этот диагноз поставили так поздно, ведь он через день ходил к врачам, - рассказывает Ирина Зубова. - Этот период я называю смертельным марафоном. Мне многие говорили, что к Зубову-то наверняка было особое внимание. Нет, ничего подобного. Перед болезнью все равны. Когда его выписали домой, было непонятно, что делать, как облегчить его страдания. Ведь у него не только рак, он диализный больной… Постепенно приспособились, но чего это стоило…
Да, это был смертельный марафон. Сначала на диализ он сам шел, ковылял, потом помогал Саша, водитель, потом тащили его с Сашей вдвоем... Я очень ему благодарна, до последнего он не оставлял Зубова. Вообще в горе очень остро чувствуешь людей, с которыми соприкасаешься. И их сердечность, и бессердечие. Не понимаю, почему на диализе немощного Александра Николаевича до последнего, через страшную боль, заставляли переодеваться, пересаживаться в кресло, хотя сидеть он уже не мог. Ведь в свое время Зубов был «витриной развития» диализной службы в Ульяновске, примером, подтверждающим, как она необходима: столько лет активной жизни с почечной недостаточностью… Но финиш этого «особого пациента» был страшным. Понятно, что есть правила, порядок, но не должны они быть важнее человека и человечности. Горько это.
Год без Зубова
- Зубова роднит с Лениным то, что он тоже был великий прагматик. Ленин ведь действовал исходя не из теории, а из конкретной жизненной ситуации, - говорит Ирина Львовна. – Он не был иконой, он был человеком, которому приходилось каждый раз стоять перед выбором. Ведь нельзя быть нравственным раз и навсегда. Но он терпеть не мог интриг, любил работать. И был правдорубом. Мы с ним вместе страдаем этим недугом. Страдали...
18 лет болезни мы жили с ощущением, что пошел обратный отсчет, механизм тикает. И все равно смерть неожиданна.
Последние дни, когда он уже не вставал, говорил: «Как же дома хорошо». А я все время думала, что надо успеть у него спросить, ведь потом уже не будет возможности.Но тогда так и не смогла придумать, а теперь вопросы возникают один за другим.
Умирал он долго и мучительно, конец подступал несколько раз, но жизнь снова отвоевывала свои позиции. Такая была сила духа, а ведь тела-то уже почти не было.
Что еще рассказать о Саше? Все-таки он был больше общественным человеком, чем семейным. Очень старался жить полноценной жизнью, поэтому на работе всегда был активным, сильным, а домой приходил больным, измученным. Но и дома почти всегда продолжалась работа. Обижало ли меня это? Он был моим родным, близким человеком, а близких людей принимаешь безоговорочно. И мне было с ним спокойно, даже от одного осознания, что он есть.