Каждый ребёнок - агнец Божий. Ульяновцы увидели драму о мальчике и Христе

25 декабря – в канун минувшего уже Нового Года, театр ABSURDUS поставил моноперформанс «Мальчик», созданный по мотивам рассказа Фёдора Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке». Сам автор перформанса – и режиссёр, и исполнитель единственной роли – Павел Солдатов определил жанр представления как музыкальную психодраму. И драма получилась, и воздействие на психику зрителей, чьё число было ограничено лишь вместимостью помещения, удалось.

Мы расспросили Павла, чем рассказ Достоевского привлекает современную креативную молодежь, сложно ли танцевать классика, удалось ли после музыкального спектакля вернуть современникам восприятие Рождества.

Жизнь в трёх страницах

Сергей Юрьев, ul.aif.ru: Итак, Павел, чем этот по-своему трагический рассказ Фёдора Михайловича Достоевского привлёк ваше внимание – да ещё накануне Нового Года и в преддверии Рождества?

Павел Солдатов: Собственно, к Новому Году я и не пытался его привязать. Премьера, правда, несколько в ином варианте, состоялась ещё в ноябре – в зале педагогического университета. Правда, и там наш перформанс не был рассчитан на массового зрителя. Все – и публика, и актёры - расположились на сцене. Это всё-таки не вполне спектакль, это нечто менее объёмное, но основанное на синтезе хореографии, живой музыки, видеографии и эмоционального прочтения текста классика русской литературы. Достоевский – это один из моих любимых писателей, и это не первый случай, когда я обратился к его творчеству. Ранее ставил спектакль «Сон смешного человека», и в нём-то было задействовано около тридцати актёров, и готовили мы его полгода. Здесь же всё было сделано по минимуму. Да и авторского текста использовано не более трёх страниц…

- Но там же были и танцы! Как можно читать Достоевского – понятно, но станцевать Достоевского - видимо, куда более сложная задача?

- Но решается она так же – через прочтение. Для этого необходимо было вникнуть в текст произведения, проникнуться чувствами героев. В том числе, и тех, что остались «за кадром». И умершая мать, и её мальчик, оставшийся в одиночестве посреди большого и незнакомого ему города. Но праздник должен быть и у него – особенно, когда приближается Рождество, все украшают ёлки, готовят угощение и ждут подарков.  А он остаётся в мрачном подвале – наедине с умершей мамой, при этом не совсем осознавая ту ситуацию, в которой находится… И он выбирается на улицы совершенно незнакомого, залитого праздничной иллюминацией города – Санкт-Петербурга. Это, с одной стороны, завораживает, с другой – замораживает.  Он - наг, он - сир, он - убог, он не знает, как устроен этот мир, выжить в котором у него нет никаких шансов.

- И какова была сверхзадача? Что именно хотелось донести до зрителя?

- Я никогда не ставлю перед собой цели донести какую-то «истину». Каждый волен воспринимать по-своему, то, что я пытаюсь показать. Конечно, некие мысли и чувства возникают у всех, кто это видит, но у каждого – свои. Я лишь делаю то, что мне нравится делать. Мне нравится текст Достоевского, мне нравится работать с ребятами – с музыкантами Евгением Терешеноком и Сергеем Горбатиным, с художником по костюмам Айгуль Зуйковой, с хореографом Анастасией Лыловой. Мне нравится тот симбиоз, который ощущается на наших редких репетициях. Мне близки проблемы «маленьких людей», которым в значительной мере и посвящено творчество Достоевского – обиженных и беззащитных. Если с моей стороны и есть какой-то посыл – то только один: надо бережней и осторожней относиться к людям, которые на первый взгляд слишком привлекательными не кажутся, что у них тоже есть внутренний мир, который им дорог.

Вечная проблема

- Насколько этот сюжет связан с современностью?

- Подобные дети есть и сейчас. В последнее время их то ли стало несколько меньше, то ли видно их реже. Но они есть. Их можно увидеть и у торговых центров, и на рынках, и просто на улицах… Проблема нищеты никуда не исчезла, и очень сомневаюсь, что она когда-нибудь исчезнет совсем.

- А как-то этот перформанс соотносится с вашим собственным восприятием Рождества?

- На самом деле, я очень давно не праздновал Рождество. Наверное, последний раз такое произошло, когда ещё была жива моя мама. Она очень трепетно относилась к праздникам, хотела, чтобы обязательно ставилась живая ёлка, готовила угощения, и чтобы гости приходили, или мы сами отправлялись в гости… Сейчас для меня это, к сожалению, перешло в разряд обычного выходного дня. Даже кажется, что все ценности этого праздника остались позади. Я Рождеству не могу придать какого-то сакрального значения.

- Спектакль не стал поводом вернуть себе былое восприятие Рождества?

- И мой перформанс, и рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке» - скорее, трагичны, чем праздничны. Как, впрочем, и многие другие его рассказы о подобных людях, о подобных судьбах. У него есть сюжеты, где родители сами отправляют детей на улицу, чтобы просить милостыню. И все они заканчиваются довольно печально, если не трагически. Хотя есть и светлый момент – после смерти несчастные дети, как и герой рассказа, оказываются у ёлки и встречаются там со своими покойными матерями, и сам Иисус Христос дарит им праздник, позволяет увидеться с родителями. И это очень важно – особенно для тех детей, которые о таком празднике знают лишь понаслышке. Но финал слишком реалистичен, чтобы воспринимать его в контексте Рождества… У Достоевского реализм очень тесно переплетается с грёзами и фантазиями – как его собственными, так и его героев.

- То есть, Достоевского можно назвать и писателем-фантастом…

- Стоит лишь вспомнить разговор Ивана Карамазова с бесом, отдельные моменты из рассказа «Сон смешного человека»… Конечно, во всём этом есть известный элемент мистицизма и фантастики. Встречаются у него и эпизоды, которые, пусть с натяжкой, можно отнести даже к научной фантастике. Взять, например, главу «Чёрт. Видение Ивана Федоровича» в тех же «Братьев Карамазовых», где высказано предположение, что топор, брошенный в никуда, начнёт вращаться вокруг Земли. Так что, Фёдор Михайлович ещё до Циолковского предвидел запуск первого искусственного спутника Земли. Достоевский часто писал «на скорую руку», чтобы успеть к моменту истечения срока договора с издателем, но рассказ «Мальчик у Христа на ёлке» сразу был оценён как шедевр – и критиками, и читателями. И мы этот рассказ когда-то читали вместе с мамой… Может быть, не на Рождество, но где-то близко, наверное.

Читают. Всё-таки читают!

- Кстати, о чтении. Не было опасений, что во времена, когда чтение, особенно среди молодёжи, не слишком популярно, постановка по Достоевскому может оказаться не воспринятой современным зрителем?

- Я общаюсь с разными ребятами, и со сверстниками, и с людьми значительно младше, и, думаю, что слухи о смерти чтения книг как явления сильно преувеличены. Например, есть группа школьников, которые организовали буккроссинг – обмениваются книгами, читают, потом встречаются и обсуждают прочитанное. Интерес к чтению у многих ребят сохранился. Другое дело, что сейчас в Интернете какой-либо текст найти легче, чем искать где-то бумажную книгу. Но, думаю, что это принципиально ничего не меняет. Книга остаётся книгой, не зависимо оттого, в каком формате она имеет хождение. Да, сейчас нечасто увидишь в общественном транспорте или в парке на скамеечке человека, читающего книгу, но в смартфоны утыкаются многие. А может, это они Достоевского читают?! Тут уж без соцопросов не разберёшься… Но пусть этим социологи занимаются.

- А что за публика пришла к тебе на представление?

- Очень разные люди. Мы-то полагали, что в основном придут школьники и студенты. Так оно и случилось, но пришли и люди «в возрасте». Немного, но они были. Реакция была неоднозначной, но иной мы и не ожидали. Мы не ставим точек, не выходим «на поклон». В ноябре, когда был показ в зале УлГПУ, мы просто тихо вышли из зала, а публика продолжала сидеть ещё минут двадцать, глядя на пустую «сцену». А мы уже стояли у выхода с протянутой рукой, прося милостыню, как тот мальчик из рассказа…

- Подали что-нибудь?

- Конечно!

- Финал, конечно трагичен, но всякому человеку в любые времена нужно видеть или слышать что-то жизнеутверждающее. В этом что-то подобное было?

- Думаю, и у Достоевского был такой замысел: все дети, какой бы ни была их жизнь, в какой бы реальности они не существовали, обязательно попадут в рай. Их ждёт, если не земное счастье, то уж точно вечное блаженство.  Каждый из них - агнец Божий.