Работы ульяновского иконописца Виталия Борисова есть во многих православных храмах по всему миру – от Калифорнии до Афона. Написанная им икона Святого праведного воина Феодора Ушакова растиражирована в тысячах копий, но сам автор предпочитает оставаться «в тени». Почему? Да потому что полагает: в современной реальности, где превыше всего ставится известность, а материальные интересы - превыше душевной гармонии, произошла подмена понятий и ценностей. Итак, что происходит с миром, со страной с людьми? В этом-то мы попытались отчасти разобраться…
«Серьёзные люди» такой ерундой не занимаются
С. Юрьев: Виталий, вы известны не только как художник-иконописец, но и как искусствовед. Что такое, по вашему мнению, искусство? Это поиск истины или что-то другое?
В. Борисов: Особенность нашего времени в том, что истины не существует - она мало кого вообще интересует, её мало кто пытается искать. Вместо истины мы имеем множество различных интерпретаций, которые люди создают себе сами и полагают, что именно это и есть истина.
- А разве когда-то было иначе?
- «Что есть истина?» - об этом спрашивал ещё Понтий Пилат… Этот вопрос поднимался всегда, но чем реже он задаётся, тем более он актуален. В наше время поиск истины запрещён самим общепринятым образом жизни. «Нормальные серьёзные люди» такой ерундой не занимаются. Когда-то подобные устремления были вытеснены в область неких романтических исканий, а теперь этим не занимаются и те, кого условно называют романтиками. В наше время вещи, которые невозможно конвертировать во что-то материальное, никому не интересны.
- А если перевести это явление в плоскость большой политики? Сейчас, например, происходит спецоперация на Украине, и создаётся такое впечатление, что официальные заявления обеих сторон носят, скорее, пропагандистский характер, чем отражают объективную картину событий.
- Конечно. Но политика здесь не причём. Просто каждому обывателю говорят то, что он хочет слышать, то, что ему приятно знать, то, что соответствует его убеждениям. Тут простая схема: спрос порождает предложение. А истина мало кому нужна, потому любое столкновение с ней связано с риском психологического дискомфорта. Есть такой итальянский философ Джорджо Агамбен, который вообще утверждает, что традиционные исторические силы - поэзия, религия и философия - которые определяли историко-политическую судьбу народов, с некоторого времени утратили всякую историческую действенность. В связи с этим единственной сколько-нибудь серьёзной задачей для «нормального» человека является обеспечение своего биологического существования. И это единственная вещь, о которой «стоит вообще думать».
- Но так недолго дойти до мысли о том, что человеческое существование вообще смысла не имеет…
- Человек сейчас окончательно показывает себя как биологическое существо, животное, наделенное разумом, animal rationale. И даже непрактичное, возвышенное, романтическое поведение биологически обусловлено. Возьмем к примеру нашего известного ульяновского художника Алексея Соколова. Он - человек радикально непрактичный, живущий исключительно ради искусства. Однако именно биология делает его картины убедительными. Для него живопись превратилась в физиологическую потребность, она стала частью его обмена веществ, его метаболизма. Так что в его творчестве нет никакой романтики в классическом понимании…
Не от мира сего…
- Вы – иконописец. Из всех жанров изобразительного искусства именно иконопись наиболее канонична, наиболее традиционна. Где здесь место для творчества?
- Творчество заключается не в том, чтобы выйти за рамки каких-то канонов, а в том, чтобы преодолеть навязанную нам картину мира. Нам с детства втолковывают, что новое, значит – хорошее, что надо постоянно заниматься какой-то модернизацией, улучшением чего-то, каким-то креативом, реализовывать собственное «я», пытаться стать «кем-то». Сейчас всё сводится к понятию «быть успешным». А иконопись – это творчество, которое из этого мира уводит, заставляет жить по иным правилам. Здесь не надо достигать того, что принято называть «успехом», здесь целиком растворяешься в ином мире, часто совершенно непонятном. Хотя, конечно, существует немало «успешных» и очень состоятельных иконописцев.
- Но как можно погружаться в то, что невозможно понять?
- Многие творческие люди, в том числе иконописцы, сами себя обманывают, утверждая, будто что-то понимают, пытаясь изобразить из себя «экспертов». На самом деле никакого понимания в принципе быть не может… Творчество – за рамками логики, привычных нам понятий. Сейчас на Западе очень популярен американский писатель Говард Лавкрафт, которого называют Эдгаром По 30-х годов. Его главная мысль в том, что мир рационально вообще непостижим, и герои его романов сталкиваются с вторжением иной реальности. Например, в какой-то американской глуши из колодца поднимается сияние, и всё вокруг начинает цвести, расти и колоситься, и самими местными жителями происходят какие-то немыслимые трансформации. И никакие учёные, как ни пытаются разобраться в том, что происходит, ничего понять не могут. А потом начинается повальное сумасшествие, а позитив перерождается в негатив… И откуда что взялось, куда что исчезло – никто не понимает. И у меня с иконой связаны такие же ощущения. Та старинная культура, которая положила начало иконописной традиции, сейчас непонятна никому. И то, что мы сейчас имеем, – лишь интерпретация, возникшая в начале XX века, когда произошло «открытие русской иконы».
- А можно ли предположить, что те же Андрей Рублёв и Феофан Грек тоже не знали, что они делают?
- Они не знали, они верили. На самом деле, не всё так просто. Французский этнолог Клод Леви-Стросс в одной из своих книг раскрыл секрет могущества шаманов и колдунов. Необходимы три условия: чтобы сам колдун верил в свою магию, чтобы в его магию верил тот человек, на которого эта магия направлена, и главное – чтобы было общественное мнение, которое подкрепляло бы эту веру.
- А разве нынешние «сильные мира сего» не используют те же принципы?
- Эти принципы универсальны. То, во что верят все – и шаман, и субъект, и общество – это и есть реальность. Как только один из этих элементов выпадает, вся конструкция начинает рассыпаться. Многое исчезает лишь потому, что люди перестают в это верить. И все «башни из слоновой кости» рушатся. Не зря же говорится в Священном писании: «Праведный верою жив будет». Всё, что относится к культуре, существует только благодаря вере. Другое дело - то, что связано в нашим биологическим существованием – оно ближе, оно убеждает своей реальностью: что-то съел – вкусно, сел в машину – комфортно, поехал отдыхать – отдохнул… И ничего, как бы, больше и не надо.
Ищите и найдёте…
- Получается, что высокий уровень благосостояния разрушает человеческую жизнь в принципе? Лишает её изначального смысла?
- Да, человек, по сути, отрицает самого себя. Сейчас на Западе не только гендерная принадлежность, но даже и принадлежность к самому роду человеческому кем-то уже воспринимается как проявление несвободы. Хочется самому выбирать, кем быть - мужчиной или женщиной, человеком или каким-то иным существом – буду тем, кем хочу быть, хоть камнем…
- Значит, за свободой «гендерного самоопределения» последует стремление к свободе быть камнем?
- Камнем, роботом, чем угодно… А Феофан Грек и Андрей Рублёв принадлежали той эпохе, которую мы уже не можем понять. Это то самое сияние, о котором писал Лавкрафт. Что оно такое, откуда оно взялось – непонятно. Мы может об этом лишь какую-то сказку сочинить. Есть историки, которые убеждены, будто всё происходившее до XVII века, настолько покрыто туманом, что нет событий, в достоверности которых можно быть уверенным. Только в XVII веке появляется довольно много документов. Я занимаюсь историей иконописи, и знаю, что именно тогда появились первые дошедшие до нас «трудовые договоры», где прописаны и имена мастеров, и количество краски, золота, стоимость работ. Что касается Андрея Рублёва, то это личность наполовину легендарная. Когда в середине XIX века распространилась мода на коллекционирование «древнерусских артефактов», практически в каждой частной коллекции был свой «Рублёв». Когда появилась реставрация икон в современном понимании, количество «Рублёвых» очень сильно сократилось, а по данным исследования, проведённого сотрудниками Третьяковской галереи несколько лет назад, практически все иконы, что приписываются кисти Андрея Рублёва, написаны разными мастерами.
- И знаменитая «Троица» - не Рублёв?
- Может быть, Рублёв, может быть – и нет. Хотя «Троица» - наиболее вероятно написана именно им. По крайне мере, существуют подтверждающие это документы. Нужно было, чтобы существовала легенда, будто на Руси был мастер, равновеликий Леонардо да Винчи, и, пока в это все верили – это было реальностью. Сейчас появилась трещина сомнения, и легенда начала распадаться. Что там было на самом деле – никто не знает. Так что я понимаю творчество в самом радикальном смысле: это выход из привычного мира и попадание в иную реальность.
- И всё-таки, как можно заниматься иконописью, не понимая, что делаешь?
- По законам аэродинамики майский жук летать не может. Но летает! Есть единственная, по моему мнению, книга, которая исторически никак не обусловлена – это «Евангелие». Для любой другой книги можно найти обоснование, и это говорит о её ограниченности – эпохой, местом, обстоятельствами. А «Евангелие» открыто для всех эпох. И в нём – ответы, в нём – ориентиры для очередного потерянного поколения, которое родилось и воспитывалось ещё в СССР, а жить вынуждено в иной эпохе и практически другой стране. «Просите и дано будет вам, ищите и найдете, стучите и отворят вам…»