Художник жив, пока его помнят. Дочь Бориса Склярука - об известном отце

31 августа исполняется год с того дня, когда не стало Бориса Склярука, прекрасного живописца и графика, доброго, общительного и весёлого человека, друга нашей газеты.  25 августа в Квартире-музее семьи Ульяновых открылась выставка работ Бориса Николаевича «Жизнь в искусстве». А перед этим дочь мастера, Наталья Склярук, поделилась воспоминаниями об отце.

В гонке за дефицитом не участвовал

С. Юрьев: Наталья Борисовна, вашего отца многие знали как прекрасного художника и замечательного товарища. А каким он был в семье, в быту?

Н. Склярук: Папа был человеком совершенно неприхотливым, и бытовая сторона жизни занимала его в очень малой степени. Не было в нём никакой тяги к роскоши или накопительству, и даже в лучшие времена наша семья жила довольно скромно. Даже когда ему в 1986 году предложили новую квартиру, он пытался от неё отказаться, ссылаясь на то, что многие коллеги живут в гораздо худших условиях. Согласился только под давлением остальных членов семьи. Он, конечно, любил вкусно поесть, но и по этому поводу с его стороны никогда не возникало вопросов. В последние годы я жила с ним в одной квартире, и готовила завтраки, обеды и ужины. Так, претензия у него была только одна: «Наташа, ты слишком много готовишь, мне столько не съесть…». Единственное, на что он денег не жалел – так это на книги. В эпоху «советского дефицита», когда все «гонялись» за коврами, за хрусталём и прочими «символами благополучия», он в этой гонке категорически не участвовал.

- Конфеты «Птичье молоко», чёрная икра, лосось в банках…

- Да, всё это как-то проходило мимо нас.  В конце 70-х годов один наш знакомый из Димитровграда отказался от покупки немецкого мебельного гарнитура и предложил его нам. Так ехать за ним пришлось мне с мамой, а папу пришлось ещё и уговаривать сделать такое приобретение. Мебель, кстати, очень хорошая и служит до сих пор. И соседи приходили к нам, можно сказать, на экскурсию – любоваться таким вот мебельным чудом.

- Предпочитали мебелью любоваться, а не на картины смотреть?

- Это что?! Когда в доме появился цветной телевизор, к нам начали приходить, как в кинотеатр. Но сам он за вещами не гонялся, хотя мама его за это временами порицала. Он же часто ездил в Москву, но покупал там не колбасу, не какие-то дефицитные деликатесы, а бородинский хлеб, который, кстати, тогда нигде, кроме столицы, свободно не продавался… Он посещал музеи, выставки, слишком дорожил своим временем, чтобы стоять в очередях «за какими-то там башмаками».

- При советской власти художники, особенно члены Союза, не бедствовали. Без какого-то госзаказа никто не оставался. Он мне как-то рассказывал, что «золотым временем» были «лихие 90-е», когда был всплеск интереса к русской живописи – как внутри страны, так и за рубежом. Но однажды всё кончилось – и госзаказы, и это самый интерес.  Что заставляло его продолжать работать, когда картины в принципе перестали покупать?

- Я не знаю, откуда что бралось, но не скажу, что мы впали в какую-то бедность. Не всегда было понятно, откуда деньги берутся, но он даже помогал многочисленным родственниками – и близким, и дальним. Он вообще вёл себя, как Дон Кихот, и мог отдать последнее тому, кто в этом нуждался. 

- Он рассказывал, что к нему в мастерскую как-то явились два чиновника из областного правительства, сказали, будто губернатор собирается посетить Северную Осетию, и ему нужна картина для подарка осетинам. Пообещали заплатить потом, но так и не заплатили. Не знаете, чем закончилась эта история?

- Тем и закончилась, что так и не заплатили. Не думаю, что губернатор лично таким образом сэкономил бюджетные средства. Скорее всего, его подручные постарались. 

Судьба наследия 

- Борис Николаевич оставил огромное количество работ. Настолько огромное, что сохранить для потомков его творческое наследие будет непросто. Есть мысли, как это сделать?

- Проблема была в том, что после его смерти нам поставили условие в течение месяца освободить мастерскую в Доме художника. А большинство работ там и хранилось. Мы просто хватались за голову, не зная, что делать. Практически всю его библиотеку передали в Карсунскую школу искусств. А картины… Самым ужасным было то, что, казалось, они не были никому нужны.  Даже местное отделение Союза художников не взялось решать эту проблему. Решение подсказал скульптор Дмитрий Потапов, предложив обратиться в дирекцию Ленинского мемориала. И мы ему за это очень благодарны, поскольку идея оказалась верной. У нас готовы были забрать всё – до последнего гвоздика. Всё, конечно, мы не отдали, поскольку нашим детям, внукам и правнукам должна остаться какая-то память, и часть работ осталась в комнате, где он когда-то жил. Там сейчас «запасник» семейного музея.  Но самая большая коллекция работ теперь в фондах Ленинского мемориала.

- А что-то продать не пытались?

- Пытались ещё при жизни отца, но без особого успеха. Выставляли на разных специализированных интернет-платформах, но оказалось, что люди готовы платить сущие копейки – цену, которая даже не окупила бы стоимости красок и холстов.

- И он об этом прекрасно знал! Но даже в последние месяцы жизни большую часть времени проводил в мастерской, продолжал работать. Почему? Он как-то это объяснял?

- Говорил, что просто не может остановиться. Настоящий художник работает не на публику. Настоящий художник работает для себя. Он делал то, что требовала его душа. Он иногда ставил вопрос так: что вы станете со всем этим делать, когда меня не станет? Но мы старались в эту тему не углубляться, и его старались от таких мыслей отвлечь. Но он очень переживал за будущее своих работ. Ведь каждая из них – воспоминания, переживания, стремление что-то кому-то сказать.

- А кто-то пытался заняться изучением его наследия? Краеведы, например. В Ульяновске их немало.

- Пока нет. Но мы думаем, это лишь потому, что времена сейчас очень непростые – то пандемия, то прочие неурядицы.  Даже его персональная выставка к 85-летию со дня рождения, которая была в апреле-мае, состоялась по нашей инициативе. Единственным, кто нам помогал составлять экспозицию, был Николай Маврин, живописец, мой однокурсник по художественному училищу. Честно говоря, создаётся впечатление, что в Ульяновском отделении Союза художников жизнь замерла. Инициатив никаких. Анна, внучка Бориса Николаевича, предлагала выставить хотя бы пару его работ на «Пластовской осени», но получила ответ, что, мол, мы на этом мероприятии картины усопших художников не выставляем…

Живым места мало?

- Если следовать такой логике, то Эрмитаж пора закрывать. Там же работы одних только покойников…  

- Да и вообще следует попрятать по запасникам все шедевры, всю классику мировой живописи – ведь большинства авторов давно нет в живых – ни Леонардо, ни Микеланджело, ни Рафаэля, ни даже самого Аркадия Пластова… Слава Богу, не все следуют такой логике. Обратились ещё и непосредственно к Николаю Викторовичу Чернову, председателю Ульяновского регионального отделения Союза художников России, и тот возражать не стал. Так что, шанс есть… Беда в том, что многие прекрасные художники уже забыты. Кто сейчас помнит, например, Ивана Николаевича и Лидию Васильевну Франго? А ведь папа считал их своими учителями, и мы с ними дружили семьями.

- Да. Тут живым места мало.  Кстати, а кто из потомков Бориса Николаевича в наибольшей степени унаследовал его талант?

- Его правнучка и моя внучка Валерия Ильинична посещает кружок рисования и делает большие успехи. Для неё сберегли из папиных запасов много бумаги для акварели. Очень хорошей бумаги. И акварелей. И пастельных мелков… К сожалению, масляные краски долго не хранятся, и всё, что осталось, роздали художникам.  А всё оборудование для работы с гравюрой передали в Карсунскую школу искусств. Он со школой дружил, участвовал во всех их пленэрах и мероприятиях.

- А холсты?

- А холстов практически не осталось. Все они стали картинами.

- В 2020 году был издан альбом живописи и графики Склярука. Дело по нашим временам очень непростое, и, слава Богу, он успел его увидеть при жизни.  Как удалось выпустить такое издание?

- Он долго его готовил, тщательно подбирал материалы, и даже сам делал вёрстку.  А как удалось? Совпало несколько обстоятельств. В общем, повезло. А ещё - терпенье и труд.  У него вообще всё получалось, за что бы он ни брался. Он даже мебель делал собственными руками – шкафчики, книжные полки. Кресло с гнутой спинкой, которое стояло в мастерской – тоже его работа. Сохранилась рубашка, которую папа сшил, будучи студентом театрально-художественного училища, и расписал её в стиле древних наскальных рисунков. И Ольга, моя старшая сестра, её носила, и я. А теперь и моя внучка её примеряет. Это вещь, которая не может выйти из моды.

- Понятно, что любое художественное творчество было его главной страстью. А что он ещё любил?

- Путешествовать! Страсть к путешествиям он и мне привил. В детстве он меня почти всегда брал с собой. Бывало, какую-то часть лета мы проводили в марийской тайге – с палатками, с кострами, с рыбной ловлей, сбором лесных ягод…

- А матушка ваша в этом участвовала?

- Нет. Мама, Мария Ивановна, была домоседкой, истинной хранительницей домашнего очага. Для неё не было более важного дела, чем всех накормить, обо всех позаботиться. Но мы с сестрой в папу пошли. Я – особенно… Он вообще называл меня лягушкой-путешественницей. И сейчас часто путешествую. Недавно была в Великом Новгороде, Пскове, Изборске, Печоре, Питере, Выборге… И часто ловила себя на мысли: вот вернусь и всё папе расскажу.  И только потом до меня доходило, что его уже нет. Никак не привыкну. Всё-таки есть какая-то связь между близкими людьми. Как-то, около двадцати лет назад, он ездил на Байкал и попал на яхте в шторм, а мне как раз в тот момент стало очень тревожно. Почему – выяснилось потом, когда он вернулся.

Ульяновский художник Борис Склярук вспомнил о главных событиях 2017 года Подробнее