Степан Григорьевич Скиталец (Петров) (1869-1941) в романе «Огарки» (1906 год) описал эпидемию холеры, случившуюся в Самаре в 1892 году. Хотя холера нам, вроде бы, не грозит, ассоциации с происходящим сейчас в Поволжье (да и не только) возникают вполне конкретные. Предлагаем убедиться.
Отрывок из начала 1-й главы:
Это было в холерный год на Волге. Лето стояло сухое, удушливо-знойное. Волга обмелела, похудела, обнажила отмели и желтые косы свои, а жигулевские леса все время горели от засухи. В горячем безоблачном небе стояла какая-то странная оранжевая мгла, и зловещее солнце светило сквозь нее красным шаром, словно раскаленное железо. А ночью весь далекий хребет лесистых гор за Волгой освещался тихим, спокойным заревом пожаров, и было что-то жуткое в их неугасающем свете, в их медленности, постоянстве и бледном, скромном спокойствии.
Трактиры пустовали, не слышно стало музыки, ругани и песен, на улицах и на пристани замерло движение. Пассажирские пароходы по-прежнему совершали свои рейсы, но все чаще и чаще подходили к пристани с желтым флагом, означавшим, что на пароходе не все благополучно, что на нем едет страшная гостья, чье имя все, как бы по уговору, избегали произносить.
А «она» давно уже работала в городе. Работала усердно, правильно, переходя из дома в дом; нажравшись в одном квартале, оставляла его в покое и переходила в соседний, свежий, пировала там и неуклонно шла вперед, от одного края города к другому.
И в том квартале города, где появлялась она на неделю, каждый день и каждую ночь слышался вой и плач по умершим, а из домов выносили гробы. Были такие дома, в которых никого уже не оставалось в жилых, и они стояли — тихие, опустошенные, с раскрытыми дверями и окнами.
Каждый день по дороге на холерное кладбище несколько раз проезжали длинные огромные дроги, запряженные парой лошадей и нагруженные, как дровами, целым возом черных гробов, а наверху этого воза сидел возница, мужичонко в рваном полушубке, крутил вожжами в воздухе и погонял своих кляч. Этот Харон был всегда немножко выпивши, добродушно улыбался и, давно уже привыкнув к своему делу, кощунственно мурлыкал беспечную песню.
А по городу ходили невнятные, глухие, но чудовищные слухи о воскресающих мертвецах, о заживо похороненных, о докторах, пускающих заразу, о бунте и убийствах, о виселицах и повешенных людях.
Казалось, что весь воздух был насыщен опасностью и смертью.
И все жили под страхом этой смерти.
Люди, за минуту перед тем здоровые, падали прямо на улице, на дороге и умирали, извиваясь винтом в мучительных судорогах.
Полупьяный возница мертвых, казавшийся всем отвратительным сновидением, каждый день проезжал по городу, сидя на верху своего страшного воза, крутил вожжами в воздухе, торопливо погонял лошадей, гнусаво, скверно пел и смеялся...
А «она» шла и жрала людей...
Солнце зловещим красным шаром светило сквозь оранжевый дымный туман.
Ночью бледно и ровно пылали далекие лесные пожары.
В городе было неестественно тихо и жутко...
В нем пировала холера.
P.S.
С 1 июня 1892 и до осени 1892 года холера «нанесла визит» в почти 2/3 всех селений Симбирской губернии. Сухая статистика из дел губернского правления: зарегистрировано 18.621 случаев заболевания, скончалось 8.180 человек.
Впрочем, для иных российских чиновников была страшна не столько эпидемия, сколько боязнь паники и беспорядков в народе. А посему было «…господином Министром внутренних дел дано Симбирскому губернатору указание употребить телесное наказание за распространение ложных слухов по случаю появления холерной болезни». На практике это приводило к бесчисленным злоупотреблениям со стороны местной администрации, и, в первую голову, пресловутых земских начальников. Вместо лекарств мужичкам «прописывали» порку.
Сколько смертей от холеры на совести «борцов» со слухами – сегодня не скажет никто.
Вася ХОЛЕРКИН