С 14 по 18 июня прошли «Большие гастроли», и сценой нашего драматического театра овладели коллеги из Астрахани. Астраханский драматический театр представил ульяновскому зрителю пять спектаклей, а накануне первого из них художественный руководитель театра Александр Огарёв поделился с нашими читателями своими взглядами на искусство и жизнь.
Гастроли дают толчок к развитию спектаклей
С. Юрьев, ul.aif.ru: Александр Анатольевич, наш земляк Николай Платонович Огарёв, друг Герцена, вам случайно не родственник?
А. Огарёв: Имя вашего земляка меня преследует неотступно. Многие, услышав мою фамилию, не упускают случая сострить: «А, друг Герцена…» Это шутка на века.
– Какие чувства вы испытываете перед первым спектаклем гастрольной программы в Ульяновске?
– Что заставит вас оценить ваши гастроли в Ульяновске как успешные?
– Гастроли часто дают толчок к развитию спектаклей из устоявшегося репертуара. Домашние спектакли постепенно приобретают характер некой рутинной работы, а гастроли встряхивают привычные наработки. Если спектакль выводится на новый уровень, это значит, что он жизнеспособен, что у него есть будущее, он может открыться какими-то новыми гранями. Если такое случится, это будет означать, что мы не зря сюда съездили.
– Из вашей гастрольной программы только чеховскую «Чайку» можно в полной мере отнести к театральной классике. Всё прочее – то, что называют современной драматургией. Почему такое соотношение? Наши-то к вам привезли и Шекспира, и Островского, и Ибсена…
– Во-первых, в числе спектаклей, которые мы хотим представить публике, – две премьеры этого сезона. Во-вторых, мы ориентировались на технические возможности. У нас сама сцена несколько меньше, а декорации рассчитаны именно на наши размеры. Например, это пришлось учитывать при установке декораций для комедии «Шум за сценой», с которой мы начнём и которая, кстати, уже стала в какой-то мере классической. В общем, организация гастролей связана с различными проблемами, которые необходимо решать и которые влияют на выбор репертуара. Мы хотели привезти к вам спектакль «Мастер и Маргарита», но оказалось, что у вас нет такого штанкетного оборудования, которое могло бы поддержать необходимую декорацию. Так что многое зависит не только от наших планов, но и от технических возможностей. Ульяновцы, кстати, тоже несколько скорректировали гастрольный репертуар перед поездкой к нам. По тем же причинам…
Объяснение в любви
– А почему вы открываете гастроли именно спектаклем «Шум за сценой»? Написана пьеса была в конце 80-х годов прошлого века, и, хотя выдержала множество постановок в разных театрах, классической её можно назвать довольно условно…
– «Шум за сценой» – это наше объяснение в любви к театру. Там показана внутренняя кухня театра. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» – это писала Анна Ахматова о поэзии, «Шум за сценой» – это о том же, но в отношении театра. Спектакль зачастую рождается из нелепых ситуаций, ссор, конкуренции среди актёров, но в итоге получается то, что открывает красоту, пробуждает мысли и чувства.
– И всё-таки давайте поподробнее остановимся на «Чайке». Вам не кажется, что в такой компании она выглядит белой вороной?
– Нисколько! Это ведь тоже, как и «Шум за сценой», по большому счёту – о театре, об искусстве, о творчестве. И в то же время – о человеческой душе в кризисный момент. А все эти темы – вечные. Они никогда не уйдут в прошлое, всегда будут современными. Как и всякая классика, эта пьеса требует особой влюблённости.
– Режиссёры (как и полицейские) бывают добрые и злые. Добрый – это тот, кто готов дать возможность воплотить своё видение того или иного образа, злой – это тот, кто добивается необходимых ему интонаций или жеста, порой доводя актрис до слёз, актёров до истерик. Вот вы добрый или злой?
– Не поверите! Но на недавней репетиции спектакля «Шум за сценой» я говорил Дмитрию Карыгину, который играет там режиссёра, именно об этих двух способах существования в профессии: или театр как тирания, или театр как семья… Мой учитель Анатолий Александрович Васильев, чувствуя, что спектакль по каким-то причинам не получается, если не удавалось найти взаимопонимания с актёрами, просто прекращал работу над спектаклем, полагая, что скандал, связанный с его отменой, всё-таки лучше, чем неудачная постановка… Вообще-то я думаю, что незыблемых правил не существует и практически каждый режиссёр как-то сочетает эти два метода…
– Несколько лет назад, когда в Ульяновске проходила режиссёрская лаборатория Лоевского, вы ставили эскиз спектакля «Ганди молчал по субботам» с ульяновскими актёрами. Тот спектакль, что вы привезли, в вашем понимании – это тот же спектакль с другим актёрским составом или это вообще два разных спектакля?
– В Ульяновске был эскиз, который продолжался час с небольшим, а спектакль рассчитан на два с половиной часа. В спектакле действие отягощено множеством подробностей, а значит, может кому-то показаться более скучным. Но мне спектакль представляется чем-то более глубоким, чем эскиз… Эскизы часто бывают более энергичными, более задорными. Так что это, конечно, две разные вещи…
– А с кем вам было легче работать – с ульяновскими актёрами или со своими?
– Актёры в Ульяновске замечательные. Высококлассные профессионалы. Это я успел тогда понять и почувствовать. Но своих-то я знаю, конечно, гораздо лучше. Так что, где было легче, трудно сказать. В Астрахани я дома, а здесь был в гостях. Это совершенно не сравнимо…
Реальность слишком предсказуема
– На мой взгляд, театр остался одним из немногих бастионов творчества, не слишком замешанных на коммерции. И эстрада, и кинематограф, и разговорный жанр в ней давно погрязли. А вы что по этому поводу думаете?
– Абсолютно согласен. Я потому и существую именно в недрах театра, потому что это действительно так. Меня привлекает нереальность тех миров, которые открывает театр. В нём – ключ к тем мирам, которые дают душе человеческой гораздо больше, чем то, что называется реальной жизнью, которая часто скучна, слишком предсказуема и печальна.
– Но многие режиссёры нередко обращаются к сюжетам, которые гораздо страшнее и печальнее, чем сама жизнь. Стараются показать «всю глубину падения этого мира». И такого упадничества ничуть не меньше, чем жизненного оптимизма…
– Есть поэтический взгляд на мир, на жизнь, на события. Поэт тоже знает, что мир несовершенен, но способен придать этому явлению эмоциональную окраску, подняться над банальной констатацией фактов. И получается приглашение в путешествие, где встречается всё – и тайны души, и красота, и, возможно, выход из лабиринта собственных сомнений и страхов. И в таком путешествии души бывает больше смысла, чем в документальном восприятии действительности. Мы все ходим по одной земле, выполняем примерно одинаковые функции, и сказать что-то новое об этой жизни едва ли возможно. А то, что предлагает поэт или художник, всегда парадоксально, и через эти парадоксы гораздо интереснее смотреть на мир.
– Вы поставили множество спектаклей. Что вам необходимо увидеть в своей работе, чтобы воскликнуть: «Ай да Огарёв!»?
– Каждый знает, как он может обычно прыгнуть в длину или в высоту. Но кому-то удаётся преодолеть то, что считалось обычным пределом возможностей. Обрести какую-то новую свободу. Есть общепринятые параметры успеха, но на них ориентироваться нельзя, потому что счастья они не приносят, зато ведут к потере интереса к жизни.
– Ну, кому-то достаточно того, чтобы купаться в славе и деньгах. Но слава – это ненадолго, а деньги когда-то кончаются. Но публика-то в любом случае необходима каждому, кто пытается заниматься творчеством. Насколько вы зависите от реакции публики? Какая она вообще бывает в вашем восприятии?
– Есть и такая категория людей, которые мало читают, мало знают, но в театр приходят с таким видом, будто они знают всё и всё на свете видали… Такая чванливая публика, конечно, неприятна… Но театр такое место, которое всё-таки в большей степени притягивает людей несколько иного склада, людей, которые искренне хотят, чтобы театр их удивил. Надеюсь, что нам удастся заслужить любовь ульяновской публики.