К 70-летию Победы была объявлена амнистия. А сколько осуждённых было отпущено в исправительных колониях нашей области?
А. Андреев, Ульяновск
Прошло чуть больше года, как Алексей Нецкин возглавил региональное Управление исполнения наказаний (УФСИН РФ по Ульяновской области). С гостем мы говорили на разные темы, начиная с того, кто сегодня отбывает наказание в колониях, по каким статьям.
Долго дискутировали на тему, можно ли перевоспитать преступника, что для этого нужно. Признаюсь, по ходу беседы мне пришлось пересмотреть изрядную долю своих обывательских представлений о системе наказаний.
Какие плюсы… за решёткой?
А. Балаев: Алексей Алексеевич, прежде всего хочу вас попросить ответить на вопрос нашего читателя: сколько человек вышло из ульяновских колоний по майской амнистии? И сколько из них вернулось к вам обратно?
А. Нецкин: Из мест лишения свободы вышло 297 человек, из состоящих на учете в уголовно-исполнительных инспекцях – 1904 человека. К счастью, ни один из амнистированных в места лишения свободы не вернулся. И дай Бог, не вернутся.
– Однако же, как выясняется, не всё в руках Божьих. Выходит, скажем, человек на свободу, а у него элементарно нет жилплощади, ему негде жить, его никто не ждёт. Не потянет ли его взяться за старое?
– Спасибо, что задали этот вопрос. Вы были правы, отметив, что многим попросту некуда и не к кому идти, что и влияет на рецидив преступности. Но эта проблема сейчас решаема. В конце декабря 2014 года один из бизнесменов региона Владимир Сидоров создал центр по оказанию реабилитационной и адаптационной помощи лицам, освобождённым из мест лишения свободы. Он так и назвал его – «Центр социальной и трудовой адаптации «Свобода». Мы тесно сотрудничаем с этой организацией. В самих же колониях возвращение в общество осуждённых начинается с первых дней пребывания в исправительном учреждении. Занимаются этой работой буквально все службы: воспитательные, производственные, оперативные, социальные. Для получения образования в колониях есть школы, профессиональных навыков – училища и мастерские, для духовно-нравственного роста – библиотеки, спортзалы, храмы, для лиц мусульманского вероисповедания – мечети. Мы стараемся дать осуждённым специальности, востребованные на рынке труда, чтобы им легче было адаптироваться на свободе. Центр «Свобода» как раз в этом процессе принимает самое непосредственное участие, помогая и в решении вопроса с жильём.
– Вы их конкретным профессиям обучаете?
– Конечно. И этих профессий десятки. Более того, у нас подписано соглашение с техническим университетом. И уже набрана первая группа студентов. Такая работа даёт результаты. Ни один из тех, кто получил образование или профессию, назад за решётку не вернулся. В том числе и тот 18-летний парень, которого мы почти силком усадили за парту, потому что он… не умел ни читать, ни писать! Мы даже некоторых лечим принудительно, ибо они не понимают, как опасны их заболевания.
– Вы, конечно, имеете в виду туберкулёз?
– Да, много ходит разговоров о туберкулёзе в местах лишения свободы. Так вот, я вам хочу сказать, что больший процент заболевания несут со свободы! Уже в СИЗО мы выявляем это заболевание – и начинаем лечить. Вы удивитесь, но многие и не подозревали о том, что больны туберкулёзом и рядом прочих заболеваний, пока не попали в тюрьму.
– Многие говорят, что скоро у нас тюрьмы будут, как в какой-нибудь Норвегии – с бананами, тренажёрами и Интернетом в камерах. Но разве это не нивелирует само понятие наказания?
– Мы исполняем приговоры, лишаем свободы, но исключать человека в целом из общества нельзя. Условия содержания должны соответствовать тем стандартам, которые имеются в обществе. Если человек в гражданском обществе проживал в определённых условиях, то и в колонии такие условия должны быть созданы. Поэтому я не думаю, что это плохо.
Зачем бороться с шансоном?
– Парадоксальная вещь: в колониях возвращают людей к нормальной жизни в обществе, а в самом обществе происходит некая романтизация уголовной жизни, когда, скажем, в Кремлёвском дворце съездов проходит фестиваль шансона…
– Послушав наш русский шансон, можно сделать вывод, что в тюрьме сидят люди, любящие мать, детей, семью. Но по факту наказание отбывают другие персонажи: один изнасиловал собственную дочь-инвалидку, второй убил мать или деда за сто рублей молотком по голове, перечислять можно долго… Хотя, конечно, вся эта субкультура, видимо, призвана привлекать в ряды уголовников свежие силы из числа молодёжи.
– Как же уберечь подрастающее поколение от подобной «романтики»?
– Сейчас все силовые структуры работают в этом направлении. Знаете, когда отряд спецназовцев, к примеру, выступает в школе перед ребятами с рассказами о горячих точках, мальчишки и даже девчонки нередко говорят: «Хочу быть таким, как они». Понимаете: «как они»! А не как герои шансона. Нам есть, что показать, и есть, о чём рассказать молодым людям. Например, ребятам из спецшколы-интерната, над которыми мы взяли шефство.
– Бытует пресловутое выражение «На свободу с чистой совестью». Неужели наказание как таковое способно очистить совесть?
– Есть у нас такой сосед – Китай. Их полтора миллиарда. А преступность ниже, чем в той же Германии. Что их сдерживает от совершения преступлений? Неотвратимость наказания. Люди это осознают. Но существует фактор посильнее. Когда маленький мальчик хулиганит на уроках в школе – его ставят в угол, после чего он перестаёт нарушать дисциплину. И здесь вступает в силу как раз не страх перед очередным наказанием, а такой фактор, как стыд перед обществом. А именно стыд и является одним из проявлений совести.
Когда успокоится сердце?
– А еще, наверно, чувство ответственности?
– Разумеется! Если обратиться к недавнему инциденту в нашем СИЗО (пожар в камере для душевнобольных в августе, – ред.), то, просматривая записи с камер наблюдения, я видел, как привыкшие бить себя в грудь «бравые» уголовники разбегались, как зайцы, в то время как наши сотрудники 19 раз входили в горящее здание, вытаскивая их. Однако до глубины души потрясло меня не это, а… мать одного из пострадавших. Она пришла просить… за начальника СИЗО. Пришла и говорит: «Алексей Алексеевич, не увольняйте Виктора Викторовича, пожалуйста. Он такой хороший и добрый человек».
– Как семья реагирует на специфику вашей службы?
– Моя супруга работала в этой же системе, потому и относится с пониманием. А вот дети выбрали свой путь. Дочка пошла в медицину, а сын пока учится в лицее, и я думаю, что он едва ли выберет нашу профессию, его больше тянет к технике, инженерии.
– У вас никогда не было сомнений на счёт того, СВОИМ ли делом вы занимаетесь?
– Я отдал этому делу 30 лет, так что решайте сами – моё это или не моё. А по поводу сомнений… Какие могут быть сомнения, когда вы видите, что человеку нужна ваша помощь. Он может сам даже не осознаёт этого. А впоследствии говорит спасибо. В моей практике были случаи, когда воры в законе отказались от коронации и по сей день живут гражданской жизнью, создав семьи.
– Вы упомянули Китай, где, как известно, ставят к стенке даже высших чиновников. У нас же мораторий на смертную казнь. Было бы интересно узнать ваше мнение по этой теме.
– Я хоть и в погонах, но человек верующий. И убеждён: если жизнь даёт Бог, он и должен её забирать.
– Когда вы сможете сказать, что сделали всё, что могли и умели?
– Я был бы полностью доволен своей работой, когда бы у нас не осталось ни одного человека в местах лишения свободы.
Смотрите также:
- Эльмира Махмутова: «Участковый должен быть психологом и философом» →
- Следователь Дмитрий Малофеев: «Вор должен сидеть! Но есть нюансы…» →
- Начальник колонии Владимир Доронин: «Я полюбил свою работу» →