В исторической литературе это событие, если и упоминается, то кратко и как бы вскользь.
Восточный фронт и Главковерх
В конце весны 1918 года на востоке Советской Республики вспыхнуло восстание 40-тысячного чехословацкого корпуса, формально являвшегося частью французской армии. Его эшелоны опасной гремучей змеёй растянулись от Поволжья до Дальнего Востока. Отлично вооружённые и экипированные, скованные жёсткой дисциплиной и обладавшие боевым опытом Первой мировой, чехословацкие части громили плохо обученные, полупартизанские красные отряды. Один за другим они занимали города и целые губернии, образуя против Республики Советов ещё один фронт – Восточный.
13 июня 1918 года Совет Народных Комиссаров издал Постановление «Об учреждении Революционного военного совета для руководства всеми операциями против чехословацкого мятежа». В состав РВС вошли народный комиссар Кобозев, комиссар Благонравов и главнокомандующий Муравьёв.
38-летний Михаил Артемьевич Муравьёв был фигурой колоритной. После падения самодержавия Муравьёв объявил себя эсером и занялся формированием ударных «батальонов смерти». Вот как вспоминал о нём эмигрантский писатель и историк белого движения Роман Гуль: «Главнокомандующий всеми красными войсками… Красавец брюнет с бронзовым цветом лица и чёрными пламенными глазами… Авантюрист крупной марки. Под Гатчиной он «победил» Керенского и Краснова; из Киева выбил Украинскую Раду… После киевского террора Кремль бросил Муравьёва против румын. С митинга на митинг со свитой в необыкновенных формах скакал гвардии полковник, произносил невероятные речи о Пугачёве, Разине, о том, что «сожжёт Европу»...
Ах, белый пароход!
Основным (если не единственным) источником, из которого черпали сведения о событиях в Симбирске тех дней указанные выше авторы, служат воспоминания бывшего члена губ-исполкома и первого редактора газеты «Известия Симбирского Совета Рабочих, Крестьянских и Солдатских депутатов» Александра Владимировича Швера, опубликованные в журнале «Советский общественник» в 1925 году.
«Накануне злополучного дня в штабе симбирской группы войск была получена телеграмма от главнокомандующего Муравьёва с извещением, что он на следующий день прибудет», - пишет Швер. То есть главковерх прибыл в Симбирск и сразу же поднял мятеж? Отметим этот момент. От прибытия командующего, писал Швер, ждали коренного перелома в ходе боевых действий: «Начала решительного наступления на чехословаков и триумфального его продвижения по местам, занятыми белогвардейцами». Отметим и это.
Командующий прибыл в три или четыре часа дня. Вот как описывает это событие упоминавшийся уже Гуль: «…К Симбирску Муравьёв подплывал с отрядами на пароходах… Первым плыл бывший пароход царицы «Межень»… На палубе завтракал Муравьёв с телохранителями-матросами, адъютантом грузином Чудошвили и захваченными для радости жизни каскадными певицами. За «Меженью» плыли «София», «Владимир Мономах», «Чехов», «Алатырь», с вооружёнными до зубов бандитами русскими, латышами, китайцами».
Прибывшее в Симбирск воинство именовалось «Муравьёвским 1-м пехотным отрядом», по оценке Швера, оно «насчитывало несколько, вероятно, тысяч войск».
Мятеж (Официальная версия)
Едва Муравьёв ступил на берег, как в городе началась подозрительная суета: какие-то люди в матросской форме заняли почту, расставили на главной улице пулемёты. Шесть броневиков окружили здание губ-исполкома. Вскоре туда во главе отряда явился Чудошвили и объявил всех большевиков – членов губ-исполкома – временно арестованными. До приезда главнокомандующего. Внутри здания выставили часовых, которые впускали внутрь всех и почти никого не выпускали.
Муравьёв сообщил, что намерен образовать независимое Средне-Волжское правительство с руководящей ролью левых эсеров, заключить мир с чехословаками и вместе с ними начать войну против Германии. Он уже отправил несколько телеграмм «Совнаркому и всем начальникам отрядов», в которых сообщал: «Защищая власть советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии. Армии двинуты на Западный фронт».
На 11 часов вечера Главком назначил объединённое заседание Симбирского губисполкома, которое должно было решительно поддержать его инициативу. Именно этого заседания и ожидали «временно арестованные» в здании Кадетского корпуса члены большевистской фракции.
Впрочем, не только они. На первых этажах находились 3-й интернациональный отряд Красной армии в количестве 53 бойцов, а также команда 1-го Московского Революционного отряда, находившегося в распоряжении Чрезвычайной следственной комиссии, которая также дислоцировалась в Кадетском корпусе. Оба отряда заявили о верности большевистской фракции и готовности её защищать. Через некоторое время о желании выступить против мятежников заявил и представитель бронеотряда, окружавшего здание исполкома.
Заручившись столь мощной поддержкой, «временно арестованные» во главе с председателем Симбирского губкома РКП(б) и членом Революционного военного совета Иосифом Варейкисом начали готовиться к подавлению мятежа. В двух комнатах, расположенных справа и слева от той, где должно было состояться заседание с участием Муравьёва, спрятали по отряду красноармейцев.
В противоположных концах коридора установили и замаскировали по пулемёту. Ещё один спрятали за дверью помещения, где будет проходить совещание, наказав пулемётчику, что если муравьёвцы при аресте станут брать верх, косить всех подряд, не смотря, где свои, где чужие: «Сами погибнем, но и он живым не уйдёт!».
Видимо, заподозрив неладное, Муравьёв объявил перерыв и хотел покинуть совещание, но в соседней комнате ему в грудь уперлись десятки штыков. Услышав, что он арестован, главнокомандующий выхватил браунинг, но успел сделать всего один выстрел и тут же был сражён десятком пуль.
Спустя два дня в Симбирск пришла телеграмма из Москвы за подписями Председателя Совета Народных Комиссаров Ульянова-Ленина и Народного Комиссара по Военным и Морским делам Троцкого. В ней говорилось об измене Муравьёва, а потому «всякий честный гражданин обязан его застрелить на месте». Однако это указание к тому времени уже несколько запоздало. Мятеж провалился. Но вопросы остались.
Правда и мифы
Первое, что бросается в глаза при чтении воспоминаний Швера, это отсутствие дат. Помните, они начинаются с сообщения о прибытии Муравьёва. Такая телеграмма, действительно, была. Более того, приказ, который объявлялся личному составу, сохранился в Ульяновском областном Государственном архиве. Вот его текст: «Объявляю для сведения войскам Симбирской группы и всем частям Симбирского Гарнизона, что завтра, 4 июля сего года в город Симбирск прибывает Главнокомандующий Восточным Фронтом тов. Муравьёв. Предлагаю всем начальникам боевых отрядов и войсковых частей принять меры, чтобы в этот день все люди, а также и командный состав были бы на своих местах».
Видимо, по этому приказу Тухачевский и отправился в Симбирск, где в ожидании командующего жил в своём поезде на вокзале. Но мятеж-то произошёл 10 июля! Получается, командующий провёл в Симбирске почти неделю! Чем он занимался всё это время? И почему об этом молчит Швер?
Пойдём дальше. В его воспоминаниях сказано, что от Муравьёва ждали решительных действий и триумфального наступления на чехословаков. Эти ожидания вполне понятны и обоснованны применительно как раз к 4 июля. Но уж никак не к 10.
Дело в том, что между двумя этими датами произошло ещё одно громкое событие, о котором Швер также не упоминает: 6 июля в Москве вспыхнул лево-эсеровский мятеж. Восставшие не просто протестовали против заключенного с немцами «похабного» Брестского мира, по которому, в обмен на военную передышку, Россия отдавала кайзеру значительные территории на Украине и в Белоруссии. Они пытались этот мир разрушить.
Эсеры, как известно, были политическими союзниками большевиков, поэтому их представители входили во все структуры власти, включая ВЧК. Именно сотрудники ВЧК и убили 6 июля в Москве немецкого посла Мирбаха, в надежде спровоцировать нападение Германии на Россию. Убийство стало и сигналом к мятежу. Однако он не удался и уже к вечеру 7 июля был подавлен.
А вот в Симбирске всё только начиналось. Здесь левые эсеры играли известную роль и занимали посты военного, земельного и продовольственного комиссаров губернии. Почему Муравьёв, выступавший, по сути, под теми же лозунгами, что и его московские единомышленники, был так беспечен? Не потому ли, что был уверен в лояльности большевистской части Губсовета и не сомневался в том, что тот его поддержит? Может быть, та неделя, что он провёл в Симбирске, давала ему повод для подобной уверенности? Не поэтому ли та «неделя» была «забыта» мемуаристом? Спустя сто лет есть над чем подумать.