Михаил Тараканов – человек мирной профессии, всю жизнь проработал агрономом в Тереньге. Однако есть в его биографии период войны – служба в ПВО на территории Сирийской Арабской Республики.
И сейчас, глядя на то, как наши воюют в Сирии, он переживает тот период заново и вспоминает, как он, воин-интернационалист, принимал участие в боевых действиях в формате арабо-израильского конфликта.
Жарко и страшно
А. Балаев: Михаил Александрович, наверняка вы следите за ходом боёв в Сирии. Узнаёте в нынешних репортажах места, в которых служили?
М. Тараканов: А как же! Даже если бы сам не интересовался, телевизор не смотрел, не читал в газетах, – то всё равно напомнили бы. Бывший наш глава администрации Пётр Андреевич Иванов всякий раз, как я захожу к нему в гости, включает компьютер и давай меня спрашивать: «Здесь был? А здесь? А там?». Ну, я ему показываю и рассказываю. И не только ему – многие земляки и родные интересуются.
– Служили там же, где сейчас наши бомбят?
– Мы высадились в октябре 1973-го в Латакии, портовом городе. Когда мы десантировались с кораблей, на нас сразу пошли израильские ракетные катера плюс ещё палубная авиация и артиллерия. А вот там, где сейчас бомбят наши ВКС, я не был. Мы тогда ушли в другую сторону – на Голанские высоты под Дамаск, где бомбили американские лётчики. На границе с Израилем к тому времени уже танковые бои начались.
– Как узнали, что в Сирию поедете?
– А никак! Потому что повезли нас во Львов. Попал я в легендарную Железную (24-ю стрелковую) дивизию, ту самую, что Симбирск от белых освобождала. А после учебки меня и ещё несколько человек зачислили в особую бригаду, которая, как нам сообщили, к тому времени уже отметилась практически во всех горячих точках мира. Вот таким был мой путь в Сирийскую Арабскую республику: из Тереньги – до Львова – через Белоруссию – снова на Украину – и на Ближний Восток.
– Каковы были первые – сиюминутные – впечатления от Сирии?
– Их можно обозначить двумя словами – «жарко» и «страшно». Когда мы выползли из трюма гражданского сухогруза, на который сели в Николаеве, то любоваться окрестностями Латакии нам пришлось от силы полтора часа. Потом, как я уже говорил, на нас налетели израильтяне.
– Удивительно даже, как вас – практически салаг – не накрыло там всех в первом же бою…
– А удивительного-то ничего и нет. И в первый раз, и впоследствии нас спасали советские зенитно-ракетные комплексы, наши ульяновские «Шилки». Ими мы, кстати, и сбивали в Сирии израильские «Миражи» и «Фантомы». Скрывать не буду (тем более, срок подписки о неразглашении истёк), что и нам тоже доставалось крепко. И если бы не окопы — половина личного состава точно бы там осталась. «Земля спасёт» – это выражение кого-то из офицеров прочно засело в голове каждого из солдат.
Не убий!
– Что ещё говорили вам командиры? Что запомнилось особо?
– Много чего. Но больше других запомнились слова нашего комбата подполковника Нестерова: «Ребята, запомните: я учу вас не убивать, а защищаться и защищать других». Тогда нам – молодым и зелёным, неискушённым в политике – чётко объясняли смысл нашего пребывания в ближневосточном регионе. Нам говорили так: «Вы здесь для того, чтобы защищать дальние рубежи нашей Родины». И сейчас, на старости лет, до меня эти слова доходят всё яснее, я теперь чётко понимаю – лучше дальше от наших границ мы разберёмся с потенциальными врагами, чем вплотную к своей территории, а то и на ней. И что бы там ни «кукарекали» из Вашингтона или Брюсселя, – наши интересы там, как ни у кого другого, насущны.
– Мы это понимаем, но все ли сирийцы разделяют такое мнение?
– Не знаю, насколько расколото сирийское общество сегодня, но в те времена мы получали стопроцентную поддержку от местных. Всюду мы ходили в арабской форме без знаков отличия. Тем не менее, как вы понимаете, славянские физиономии нас выдавали с потрохами (смеётся). Знаете, до сих пор я вижу улицы Дамаска. Вот закрою глаза – и вижу. Ведь мы обороняли сирийскую столицу. Как же к нам должны были относиться местные жители? А теперешние разговоры о том, что нам якобы стреляли в спину, не более чем бредни либерально настроенных «оппозиционеров».
– Зато теперь, по меткому определению нашего президента, в спину нам стрелять, похоже, начали. Что вы думаете относительно инцидента со сбитым турками российским Су-24?
– Да как вам сказать… Я всем говорю: зачем об этом разглагольствовать направо-налево?! В наше время тоже всякое случалось – и мы сбивали, и нас сбивали. И никто 20 лет не знал про это. И я считаю – правильно. Свобода слова – это, наверное, хорошо, но много лишнего болтают. Давайте ещё карты генштаба в газетах печатать!.. Но больше всего возмутило меня не это, а тот факт, что нашу «сушку» отправили в одиночку, без прикрытия. В моё время летали только парами. А ещё за 14 месяцев службы в Сирии я ни разу не слышал о том, чтобы катапультировавшихся лётчиков расстреливали в воздухе. А лётчика Олега Пешкова, безоружного, висящего на стропах, расстреляли, как в тире. У меня нет слов! Это даже не бандиты, и уж тем более – не воины, – это просто животные!
Официальный сириец
– Запомнилась Сирия чем-то, кроме боевых действий?
– Климатом, к которому долго привыкали. Там всё не как у нас. Например, там никогда не бывает сумерек. Солнце не садится, а как будто падает: бац! – и всё, темнота. А просыпаются пауки и змеи. Всё летает, ползает и кусается. Мы прикармливали к себе полудиких кошек – настоящее оружие против змей. А днём, когда жара стояла невыносимая, спасались чаем. К зелёному, правда, я так и не привык, хотя пьют его там повсеместно.
– Вас послушать – прямо «родственные» отношения у наших с сирийцами были!..
– Так и есть. К нам там всюду относились прямо как к родственникам! В гости звали, поили-кормили на убой, не в прямом смысле, конечно. Плов у них – волшебный! Но мы никак не могли научиться руками его есть, как они, потому и носили с собой ложки. С едой вообще проблем не было. Ананасы, как свёклу, из земли дергали, апельсины сами на голову падали. Правда, не везде. Случалось оказываться в местах, где по нескольку дней на зубах, кроме песка, ничего не было. Кстати, о зубах – советскими клыками и резцами вся Сирия усеяна, у меня тоже повыпадали они там из-за климата.
– Кто-нибудь в селе знал, где вы служили?
– Нет, конечно. Почтовый ящик «Москва-523» – вот и весь мой адрес. Да и по дембелю я не мог рассказывать об этом. Хотя… (призадумывается)… пацанам говорил, конечно. Но они мне не верили. Смотрели как на барона Мюнхгаузена. А некоторые сумасшедшим, наверно, считали. «Брось заливать!» – Только и слышалось. Несмотря на то, что на мне шмотки были, каких не то что в деревне, а и в Союзе-то не достать было – кримпленовые брюки, ботинки на платформе из чистой кожи и всё такое. Да что там! Орден сирийский – и тот никого не заставил призадуматься. Кстати, мне особист ещё в Сирии посоветовал «спрятать его подальше». А печать в военнике (кстати, в Сирии у нас были загранпаспорта гражданские) появилась только в конце 1980-х. Вот с тех пор я, можно сказать, «сириец» официально.
Владимир Шаманов: «Наше богатство не нефть и газ, а русский солдат» 
Тем, кто хочет слышать 
Военный врач Александр Тимаков: о профессии, творчестве, жизни и смерти 
Фаина Терехова: «Гибель моего сына дала жизнь десяткам новых россиян» 
Великая отечественная война глазами участницы сталинградских событий