Андрей Усачёв: «Литература – это слепок с Вселенной»

Его стихи для детей оставляют именно ощущение легкости, хотя говорить они могут о вещах вполне серьезных. Впрочем, писатель не чурается и заказов, потому что «важно быть необходимым, это придает сил». Усачёв также пишет «взрослые» песни, но считает, что дарование поэта «заточено» под определенный тип литературы, поэтому стихи для детей, написанные, например, Мандельштамом, Пастернаком и Бродским, считает неудачными. Это интервью было записано во время недавнего визита Андрея Усачёва в Ульяновск.

С. Гогин: В вашем детском стихотворении про божью коровку вы изящно работаете с философской категорией пространства: божья коровка выбирается из спичечного коробка, чтобы очутиться в кармане пиджака, потом она последовательно оказывается в шкафу, в комнате и, выбравшись на свободу,  думает: а вдруг солнце и небо тоже внутри Большого коробка? Как вам пришла в голову эта «вложенная структура»?

А. Усачёв: Не то чтобы я это придумал. Если бы идею этого стихотворения дать умному ребенку, он пришел бы к тому же самому. Идея – как совершенный цветок, который вырастает из семечка. Но все заложено в зерне, в том числе совершенство цветка. Цветок – это совершенство семечка. Мне пришла в голову мысль о коровке, которая выбирается из одного замкнутого пространства и оказывается в другом, я довел эту мысль до космических высот, но это сделал не совсем я: все придуманное писателем – слепок с модели вселенной. Вселенная сама диктует свои законы, мы можем это увидеть и услышать – либо не увидеть и не услышать и вообще ничего не понять.

– Вы говорите, что пишете не для кого-то, а для себя, ради удовольствия. Но есть такая довольно жесткая, утилитарная вещь, как рынок литературы…

– Мы все так живем: не продается вдохновенье, но можно рукопись продать. Конечно, в России есть рынок детской литературы. Другое дело, какой это рынок. Он неустоявшийся, но, может, это и к счастью. На Западе, если ты начинаешь печататься в каком-то издательстве, ты ни в какое другое перейти практически не можешь: у тебя покупают твой бренд. У нас, слава богу, этого нет. Когда мне задают глупый вопрос, в каком издательстве я печатаюсь, я говорю: во всех. Но я ими могу «играть». Если бы я, как крепостной, принадлежал только одному издательству, меня бы раздели и разули. А так, если мне кто-то не нравится, – до свидания, я пойду к другим. Да, на этом рынке есть расценки, борьба писателей с издателями за свои интересы, зачастую противоположные, это всегда война-дружба. Хотя желательно стремиться к общему успеху, потому что чем лучше я «продаюсь», тем меньше думаю о хлебе насущном и могу написать что-то еще.

В общем, рынок есть, и он пока достаточно независимый. Надеюсь, мы не вернемся к ситуации цензуры. Попытки есть, но рынок «гуляющий», и это большое счастье, есть надежда, что тебе не перекроют кислород. В советские годы было два издательства – «Малыш» и «Детгиз», и если тебя не напечатали там, тебя вообще больше нигде не напечатают. А сегодня, не согласившись с кем-то, я могу пойти в любое из трех тысяч издательств в России. Надеюсь, так будет всегда.

Евангелие от осла

– Что касается цензуры в детской литературе, то она уже возвращается. Например, в 2011 году РПЦ вновь, спустя 170 лет, подвергла цензуре канонический текст пушкинской «Сказки о попе и его работнике Балде», заменив в новом издании попа на купца. А к вашим персонажам придирались?

– Когда-то мы с моим другом Михаилом Бартеневым написали пьесу «Бык, осел и звезда» по произведению замечательного француза Жюля Супервьеля. Это история рождения Христа глазами животных, которые проникаются учением Христа – гениальная совершенно вещь. Кто-то умный догадался отнести нашу пьесу на рецензию в патриархию (это, кажется, был 1995 год), и там была сказана замечательная фраза: «Мы знаем евангелие от Луки, от Матфея, но евангелие от осла – не перебор ли это?» Тогда церковь еще была тихая, но теперь она заявляет о своих притязаниях громче. Ну, если они считают что-то непристойным, пусть подают в суд, будем воевать в суде. Количество «заидиоченных» людей велико, но и здравомыслящих много. Это не то соотношение, про которое говорит оппозиция, якобы 80 процентов у нас идиотов – ничего подобного! Где-то проиграем, где-то выиграем. Видите ли, на Пушкина покушались эти ребята! Оказывается, Пушкин не знал, что делал?

– Вы когда-нибудь ловили себя на самоцензуре? «Вот сейчас я это место исправлю, чтобы книга прошла в издательстве…»

– Мне повезло: я вошел в литературу во времена перестройки. Гуляли вольные ветры, и вот этого страха у меня не было – он не успел воспитаться. А мой сарказм – он не от двоемыслия, а от игры смыслов. Мы с товарищем написали два учебника истории. Первая книга – это первобытная история, но со всякими аллюзиями по поводу вождей и шаманов. Пока нам не предлагали ничего исправить, но если предложат по определенным соображениям – даже не знаю, как себя поведу. Стоит ли настаивать на какой-то букве, если из-за этого не выйдет книжка? Тут важно, как это делается. Иногда культурно приходят и говорят: «Знаешь, у нас это не пропустят». Я на что-то закрываю глаза и говорю: «Ну ладно». А если начинается наглая война… Вторую книжку мы написали по истории античности, а третья книга будет по истории России, и мне уже самому жутко интересно: книга-то с юмором, его не уберешь, про нашего святого князя Владимира там много чего интересного…

– В худшем случае будете издаваться за границей.

– Думаю, что всю страну не перекроешь, всегда есть независимые издательства, большинство издательств, слава богу, именно коммерческие. Это не там, где государство дает деньги и за свои деньги что-то требует. В принципе, это правильно, но если государство глупое, оно требует глупостей. Иногда коммерческие издательства выпускают жуткую в смысле качества литературу, но это коммерция, потому что если нашему крестьянину нравится такая литература с аляповатой обложкой – ну что ж, у народа такой вкус. Издатели на этом зарабатывают, и я их за это уважаю, они вкладывают деньги, рискуют. И когда я им предлагаю какое-нибудь «умное», тонкое название, они говорят: «Мы бы с большим удовольствием, но, извините, мы не можем, у нас это будет плохо продаваться». А как только берешь название «Самые лучшие стихи» или «Веселые стихи» – вот это продается отлично.  

Недетские права человека

- Вы автор книги «Всеобщая декларация прав человека для детей и взрослых», которая вошла в «Детский проект Людмилы Улицкой». В Ульяновске детям запретили читать книги из этой серии, включая вашу книгу для детей: региональное министерство искусства и культуры порекомендовало библиотекам установить для книг всей серии возрастной ценз «18+» и изъять их из открытого доступа из-за того, что в этой серии издана одна, возможно, не самая удачная книжка антрополога Веры Тименчик. Что вы об этом думаете?

- Я отношусь к этому плохо. Там нет ничего, оскорбляющего детское достоинство. Не нравится – не читайте.  К позиции Улицкой можно по-разному относиться, но она порядочный, честный, бескорыстный человек. Книжка моя вошла в этот проект странным образом: она была написана за двадцать лет до него, но когда Людмила Евгеньевна узнала, что она у меня есть, она была поражена: «А я собиралась кому-то заказывать!» Моя книжка была рекомендована федеральным министерством образования для дополнительного чтения в школах, и этого никто не отменял – гриф стоит!  Поэтому если меня запретили в серии Улицкой, я могу столкнуть два министерства – региональное и федеральное: ребята, снимайте гриф, книжка больше недостойная, и ваши предшественники в лице либеральных просветителей совершили ошибку, поставив такой гриф этому сомнительному Усачеву – ­ либо вы должны разрешить ее на территории своей области. Давайте займемся этим. Потом я пойду на «Эхо Москвы» или другое радио и буду поднимать эту тему.

Смотрите также:

• Пенсионерка Нонна Макашова: «Чтобы увидеть мир – можно и рубашку продать» →
• Отдарок Евтушенко. Поэт закрыл в Ульяновске год литературы →
• Владислав Ястребов: Музыка и религия – вещи одного порядка →