Художественный руководитель театра-студии «Подиум» в Димитровграде Владимир Казанджан 31 октября празднует 75-летний юбилей. А в прошлом году исполнилось 40 лет, как он рулевой фактически построенного им театра.
При нём 35 лет назад – ещё один юбилей – «Подиум», оставаясь, по сути, любительским театром, стал репертуарным. И сегодня в городе атомщиков не менее, а среди определённой части димитровградцев даже более популярен, чем местный драматический театр. А сам Казанджан ставит с профессионалами спектакли, которые украшают афишу Ульяновского театра драмы им. И. А. Гончарова. Как ему это удалось? Чтобы узнать, поехали в Димитровград.
Никто, кроме…
Владлен Семёнов, ul.aif.ru: Судя по вашей официальной биографии, в театр вы пришли в зрелом возрасте. В детстве, значит, мечтали об иной карьере?
Владимир Казанджан: Как зритель я в театр ходил, конечно. Мы и жили рядом с театром. Артисты выходили покурить прямо под нашим балконом. Умом понимал, что театр – это место, куда надо ходить, смотреть, но ничего сильно не волновало, внутри не отзывалось. В 1969 году, учась в десятом классе, я занимался в любительской киностудии и снял свой первый фильм, в котором был и режиссёром, и сам играл. Поступал после школы везде и сразу. Собирался в Московский институт стали и сплавов, в медицинский, политехнический…
– Аналитический, инженерно-строительный склад ума сегодня помогает заниматься театром?
– Мне кажется, что да, хотя говорят, что физик никогда не станет лириком. Мне профессия строителя очень помогла, когда я дважды принимался строить помещения под свой театр. По своим проектам. В первый раз я был заместителем директора ДК и, пользуясь служебным положением, отгородил немалую часть танцевального зала под зал театральный. Друзья-строители подгоняли левые стройматериалы. Сам разбирал и клал стены. Сделав зал, пристроил туалеты, гардероб, артистические и фойе с отдельным входом. 35 лет назад сыграли там первый спектакль. Но особенно нелегко далось превратить в театр часть детского сада, где сейчас находится «Подиум». Это был год поистине каторжного труда. При этом на старой сцене параллельно шли спектакли. Это было нечто совершенно сумасшедшее. С января по весну уже ничего не ставил. Строили с восьми утра и до темноты без выходных. Сейчас я бы такой умопомрачительный объём работ не поднял. Здоровье тогда ещё было. И ещё – стремление сделать это во что бы то ни стало. Я был на этом просто помешан. Изначально я собирался сам всё сделать, в одиночку, не особо задумываясь как.
– А ведь ещё раньше, когда вас первый раз попросили заменить заболевшего артиста, это так и могло остаться разовой акцией?
– Могло, наверное. Но театр оказался для меня таким сладким ядом. Его только вкуси. Я и сыграл-то впервые крохотную роль. Выйти сказать «Здрасте» – и все дела. А потом захотелось ещё и ещё. Когда в 1980-м умер Высоцкий, это явилось для меня мощным потрясением. У меня было такое наивное впечатление, что, если я не приложу сейчас максимум усилий, память о нём может заглохнуть. Казалось, если не я, то кто? Без Казанджана никак, в общем. Чего я только не вытворял! Ездил в Москву, встречался с отцом Владимира Семёновича, был на Большом Каретном. Сделал три сборника стихов Высоцкого, причём один двухтомный. В 1984 году я решил сам сделать и поставить поэтическое представление по Высоцкому, Вознесенскому, Евтушенко. Один из тех артистов, которые тогда вышли со мной на сцену, – Юрий Исаев – до сих пор играет в «Подиуме».
Артист, наверное
– Как повести за собой людей, которые стали первой труппой «Подиума»?
– Я сам много думал о том, как повести за собой. Зажигать надо и бежать с огнём впереди. У меня вот получилось. В «Подиуме» артисты с 30 – 35-летним стажем. А насчёт набора актёров поначалу было так. Нужен мне спектакль – хожу ищу среди своих друзей и знакомых, уговариваю. Они долго не хотят, потом соглашаются ради меня. Сыграли несколько раз спектакль и разбежались. Затем новая работа – и снова по тому же кругу. И так до 1994 года, когда вышел спектакль «Про Федота-стрельца», просуществовавший у нас в репертуаре 27 лет. Продолжая его играть, одновременно я поставил «Трагедии страстей безумных и мятежных» по «Маленьким трагедиям» Пушкина. И так с 1996-го стал формироваться постоянный репертуар.
– С первого спектакля вы и режиссёр, и актёр. Для вас лично в какой из этих ипостасей кайфа больше?
– В качестве режиссёра. Я чаще всего играю, когда безвыходное положение и актёра на роль не хватает. Редко, когда я во что бы то ни стало хочу ту или иную роль сыграть. В «Маленьких трагедиях» мечтал выйти на сцену Бароном в «Скупом рыцаре». Но пришла мысль, что исполнитель роли Барона должен проходить через весь спектакль. Быть и Сальери, и Дон Жуаном. Ещё и автором, переживающим все эти страсти. Это всё должен был играть один актёр. И точно не я.
– Актёру Казанджану с режиссёром Казанджаном удобно?
– Да ничего так. Иногда срываешься с места во время репетиции актёру показать, как надо. И думаешь потом: «Хорошо ведь показал. Артист, наверное». Но показ в лихом режиссёрском наскоке и игра – вещи разные. В принципе, режиссёр, который сам выходил на сцену, лучше разбирается в актёрских хотелках, капризах, возможностях. Без этого актёрскую сущность понять сложно.
Человечество из человеков состоит
– Какая главная деталь режиссёрского почерка характерна, если не только, то именно для вас?
– За своим почерком я со стороны не наблюдал. И актёры мне ничего такого не говорили. Вот о теме, которая характерна для подавляющего большинства моих спектаклей независимо от жанра, могу сказать. Однажды на театральном фестивале «Лицедей» в Ульяновске нашему театру вручили диплом в придуманной жюри специальной номинации «За всепоглощающую любовь к человеку». В точку. Суть уловили. Большая часть наших спектаклей, мне кажется, пронизана добром, любовью и соучастием к человеку. Они о Человеке. Не о человечестве. Оно ведь из человеков состоит.
– Приходилось ли вам наступать на горло собственной песне ради конъюнктуры – чтобы зритель ходил?
– Ну, не прямо так-то уж. Зритель, например, любит комедии. И я ставил комедии, и немало. Но по большей части это была классика: Островский, Чехов. Для себя как-то решил, что если уж комедии, то высокие, за которые не стыдно.
– Долгие годы у вас были не просто хорошие отношения с мэром Димитровграда, а затем губернатором Ульяновской области. Можно предположить, что «Подиум» мог взять от жизни всё. Почему не случилось?
– Я не хочу. И дело не в том, что ответственности боюсь. Скорее творческую независимость терять не хочу. Мне не нужен профессиональный театр в том смысле, чтобы держать всё и всех в кулаке. Важнее искреннее желание заниматься любимым делом. У меня театр любительский. На любви построен!
Режиссёр, у которого хватило наглости…
– Однажды вам предложили работать не с любителями, а с профессионалами, и этот тандем с ульяновским театром драмы подарил зрителям областного центра несколько прекрасных спектаклей. Вам такой переход как? Было страшно и тяжело?
– Как ни странно, не было страшно и не было тяжело. Когда первый раз ставил «Сочельник для двоих» с Сергеем Кондратенко и Дарьей Долматовой, у меня хватало наглости спорить с тогда ещё художественным руководителем ульяновской драмы Юрием Семёновичем Копыловым и настоять на своём. Мне нравится. Приходишь в профессиональный театр и человеком себя ощущаешь. Там всё для тебя. Владимир Степанович, вот вам стол, стул, чай, кофе, бутерброды. А у себя в театре я сам на побегушках, помимо всего прочего. Сложновато только мотаться между двумя городами в силу возраста. Однажды был пиковый момент, когда у нас в аварии погибли два ведущих артиста и полностью рухнул репертуар. Из двенадцати спектаклей остался один, который мы могли бы играть. Катастрофа. Я в «Гамлете» главного героя заменял – авантюра. В тот момент я ставил у себя новый спектакль и в Ульяновске – в память о ребятах – «Ужин с дураком». Три премьеры за полтора-два месяца.
– Что сегодня с кино, Владимир Степанович, из которого вы однажды пришли в театр? Или последний победил?
– У меня внук заступил на эту киностезю. Окончил операторский факультет ВГИКа и снимает игровые фильмы в Москве. Мне хочется, конечно. Тоскуют руки по штурвалу. У меня есть из последнего неплохой фильм «Из итальянского дневника». Шесть киноновелл по 10 – 12 минут. Эта работа дорога мне тем, что она не хуже моих спектаклей.
– Чему главному за эти годы вас научил театр?
– Он сделал меня спокойнее. Раньше я был довольно бешеным, много орал. Не со злости. Потом извинялся. Сейчас пытаюсь, как поэт сказал, учиться властвовать собой.